Кавказская Голгофа

   Духовная связь с паствой, оказавшейся в изгнании и вынужденной эмиграции, с этого момента продолжилась в письмах отца Петра. Писал он их постоянно и много, несмотря на занятость и нездоровье. Если болезнь все же одолевала, то Батюшка диктовал их через помощников. Часто печатал на старенькой портативной машинке, реже – писал собственной рукой, только в крайних случаях, когда дело не требовало отлагательства. Бывало, что отец Петр брался писать письмо, но откладывал недописанную фразу на другой день, а потом вновь возвращался к ней. Так на одно письмо уходило несколько дней, но в любом случае никогда не оставлял безответными письма людей. Отвечая на конкретные вопросы, всегда интересовался житейскими делами своих чад, радовался их успехам и соболезновал горю. Не забывал он даже маленьких детей.

   «Очень, очень рад за успехи Кати, спаси ее, Господи! – обращается Батюшка к дочери своего духовного чада А., которую сам крестил в младенческом возрасте. – Только чтобы все ее старание было посвящено Господу, т.е. в смирении. А если гордость, то все пропащее. Что важнее для нее сейчас? ПОСЛУШАНИЕ – ни одной оговорки, прекословия папе и маме. Слышишь, Катенька? Где смирение – там и любовь, а она-то и назидает, а гордость кичит...»

   Все, кто был близок батюшке, отмечают, что по его святым молитвам благополучно обжились на новых местах, наладили свой быт. Та же Елена Михайловна Турина признается: «Только по молитвам отца Петра мы благополучно устроились на новом месте, нашли работу, построили дом. И, к великой нашей радости, Господь сподобил встретиться с нашим батюшкой на Кубани в 1994 году. Он приезжал в Краснодар и, зная что мы живем недалеко, заехал к нам, да не один, а с настоятелем храма иконы Казанской Божией Матери в Карабулаке отцом Петром. Посетили они нас на масленицу. Вспоминаю, как они сидели на диванчике и тихо беседовали с нами. Я рассказывала им, как по ночам читала акафист святителю Николаю, просила помощи в строительстве, и Господь помог нам. До сих пор в нашем доме чувствуется божественная благодать, которую мы, недостойные, получили во время освящения дома и всего подворья нашим духовным отцом».

   Отец Петр не скупился на теплые слова своим духовным детям, оказавшимся изгоями.

   «Ну что поделать, – утешает он в письме одного из них, – не скорбите, что оставили нас, время прежнее не вернуть. У вас ведь семья – не пошлешь же их на крест. Когда вырастут, тогда могут пойти сами. Наше же положение вам известно: война добра не делает никому».

   Своим вниманием он не оставлял никого из близких. В канун больших православных праздников рассылал всем поздравительные открытки, и люди уже знали, что если такой «весточки» от Батюшки долго нет, то значит, что-то случилось. И начинали беспокоить отца Петра телефонными звонками, телеграммами или просто собирались в дорогу проведать его. Батюшка сердцем чувствовал это беспокойство близких и торопился их успокоить.

   «Простите за малость писания по лености, которая прикрывается немощью, – пишет он. – И писать некогда, и работать, и молиться, а часы жизни не стоят. Ой, горе, горе мне, грешному...»

   Несмотря на начало военной операции и опасность передвижения по территории республики, – Ингушетия стала фактически прифронтовой зоной – десятки людей каждый месяц приезжали к своему духовнику и наставнику в гости. В основном это были женщины, пользовавшиеся большим, чем мужчины, доверием военных, они беспрепятственно пропускались в станицу Орджоникидзевскую. Сложнее было мужчинам. Появление любого из них в этих местах, особенно если в паспорте стояла иногородняя прописка, вызывало подозрение на милицейских и армейских блок-постах и заканчивалось, как правило, задержанием и выяснением личностей задержанных. Но люди все равно ехали, и никакая война, никакие кордоны не могли остановить их любовь к духовному отцу и наставнику.

   Каждой такой встрече Батюшка был рад несказанно. Наверное, он не терял надежды на то, что жизнь скоро войдет в нормальное, прежнее руслени что люди вернутся к прежним родным очагам.

   «Уже некоторые люди возвращаются, особенно к детям едут, – сообщает в письме Батюшка. – Жаль, что Вы поторопились, теперь у нас в Назрани свое гостелевидение. Приезжали на Страстной Четверг, брали интервью, т.е. поздравление мое к людям. Говорил я за Вас директору, но забыл фамилию Вашу...»

   «Да, скорбна и Ваша обстановка, – соболезнует Батюшка своему духовному чаду, оказавшемуся в изгнании, – от одного горя ушли, другое встретили. Духовные скорби и разложение тоже ужасны. Вразуми и сохрани Вас, Господи... Приезжайте к нам, когда Господь управит, обратный путь оплатим. Говорят, что некоторые русские возвращаются, власти по-доброму относятся...»