Кавказская война

Затем, что же остается и кто наши враги, — та Европа, которой нас пугают? При политике неравной, несознательной, действующей внезапными скачками, как в 1853 году, мы можем иметь против себя Европу из-за ничего. При политике, гораздо более обширной, вполне национальной, но последовательной, верно выбирающей время для действия, против нас станут, — прямо или косвенно, — Англия, скованная по рукам и ногам грозным американским соперничеством, и немецкое племя, с его союзниками — турками и мадьярами; иметь или не иметь против себя поляков зависит совершенно от нас самих.

У нас может быть прочный мир с немецким племенем только после разрешения славянского вопроса в его законном смысле. При таком условии полнейшее объединение немецкого племени совершенно справедливо и так же безопасно для нас, как наше для него. Но, вероятно, не найдется на свете мечтателя, который в самом деле поверил бы, что подобное размежевание может совершиться полюбовно. Раньше или позже России неизбежно придется схватиться с немецким племенем и его подручниками, не для того, чтобы нарушать законные его права, но чтобы оградить свои собственные. Для такой задачи, со своими естественными союзниками, Россия достаточно могущественна, или, по крайней мере, может быть достаточно могущественна; конечно, при том непременном условии, чтобы связь с этими союзниками была закреплена еще во время мира и чтобы наше политическое направление было твердо, последовательно и всегда сообразовано с текущей минутой. В конце концов надобно еще повторить, хотя бы в десятый раз: существенная, хотя, по моему убеждению, вовсе не труднейшая часть задачи славянского вопроса заключается в поляках. Без сочувственной Польши славянский мир не двинется, и если бы даже двинулся случайно, то не пойдет далеко.

Воссоздание славянского мира значит ли всемирное преобладание? Конечно, нет; но первенство в Старом Свете — да! О преобладании не может быть никакой речи в то время, когда государства собираются и складываются по взаимным сочувствиям народов. Смутное состояние Европы в международных вопросах происходит теперь исключительно из-за неопределенного положения спорной восточной полосы, начинающейся Польшей и кончающейся Турцией. Все чувствуют, что от этой полосы веет неизбежной грозой, неизбежной потому, что в таких исторических вопросах даже уговор правительств есть только минутная остановка. Пока судьба спорной полосы не порешится, в Европе не будет ни прочного мира, ни разоружения, хотя бы многие десятки лет труд народный и развитие знаний будут идти не на улучшение человеческой участи, а на застрахование себя от чаемой бури. С решением вопроса кончатся все главные недоразумения, не останется следов никакому существенному несогласию между Западной и Восточной Европой. Какой же смысл может иметь при этом слово — преобладание? Первенство же, т. е. первенствующая сила, никому не опасная, когда нет причины к раздору, окажется непременно в чьих-нибудь руках, как только славянский вопрос будет порешен, дело в том лишь, какие это будут руки — русские или немецкие. В первом случае — вопрос кончен навсегда, и ясная погода воротится; во втором — он затянется навеки, с ежеминутной опасностью новой грозы.

Первенство между народами решается теперь не на поле битвы, а географическим их положением. Сто лет тому назад на свете не было другого живого человечества, кроме европейского — оно первенствовало, и первый в Европе был первым в свете. С тех пор по окраинам Европы, — в Америке и в России, — выросли два новых живых человечества, не замкнутые в тесной перегородке, как европейские нации, но разливающиеся без препятствий по необозримым горизонтам, растущие без меры во все стороны, насколько станет у них естественного роста. Разумеется, первенство должно оказаться в конце, за двумя новыми ростками, ничем не стесняемыми, в ущерб старой Европе, запертой в своей клетке. Несомненно, придет время, когда знаменитые теперь европейские народы очутятся, сравнительно с восточными и западными соседями, в положении великой когда-то Голландии, гремевшей когда-то Швеции и мудрой, в былое время, Венеции. Тут действует сила вещей, которой не остановить союзом Англии с Францией, ни союзом Австрии с турецким султаном.

ЧЕТВЕРТОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ