Кавказская война

Мы высказали свой взгляд на отдельные стороны вопроса, с которым обратились к читателям в начале этого труда: каким образом мы, русские люди, выходящие из воспитательного периода своей истории, обязанные отныне стоять на своих ногах, можем способствовать сложению нынешнего и нарождающегося поколений, обезличенных сверху и стихийных снизу, бессвязных умственно и нравственно, в органическое общество. Нам остается еще свести эти отдельные изыскания вместе и подвести к ним итоги. Каков бы ни был личный взгляд на лучший исход из такого состояния, трудно усомниться, что мы действительно в нем находимся, что, несмотря на громадную силу статистическую, на довольно распространенное образование, на великие народные качества, наша сознательная сила нравственная еще вовсе не сложилась; а главное, в настоящее время у нас не видно даже органов, способных выработать и установить ее. Трудно отрицать в современной России полный разброд мнений и отсутствие какой-либо общественной деятельности, что отражается на всех проявлениях нашей жизни — на печати, на самоуправлении, на нашем бессилии оказать нравственное влияние на окраины. Мнение о современной нашей скудости, сравнительно с недавним возбуждением русского общества, можно назвать общепризнанным, хотя каждый объясняет его по-своему. По нашему понятию, объяснение этого явления представляется само собой. Двадцать лет тому назад русская мысль действительно высказывала резкие мнения, и эти мнения отчасти группировали людей; но тогда она только пережевывала в последний раз запас чужих идей и знаний, занесенных к нам в течение воспитательного периода, работала над ними окончательно и более сознательно, чем прежде, откуда и происходило это кажущееся оживление. Когда же на место голой теории нам открылась и практика, когда мы стали на свою собственную почву ногами, а не головой, как стояли на ней прежде, когда для нас явилась неотложная потребность говорить свое, а не чужое — мы все замолчали разом, так как своего нам покуда сказать нечего. Свое мнение складывается только жизнью, и притом жизнью не отдельных личностей, а общественных групп, которые и прежде у нас были слабы, а при новой перепашке русской почвы были совсем выполоты. Каждому русскому, желающему сказать что-либо путное, пришлось теперь додумываться до всего своим одноличным умом — труд непосильный. Проводить же какую-либо мысль в общественную деятельность однолично — уже совершенно немыслимо. В таком состоянии, при отсутствии общественной организации, ни умственная, ни деятельная жизнь России не сложится не только в пятнадцать, но и в полтораста лет; сухой песок никогда не срастется сам собой в камень. Природное различие в лестнице существ состоит именно в развитии организации; только организацией самое маленькое позвоночное явно превосходит самого большого моллюска. В этом отношении все образованные народы — позвоночные, все они заключают в своем общественном устройстве твердый остов, прочно установленный культурный слой, дающий определенную форму всему общественному телу, — все, кроме современной Франции и нас. Франция умудрилась утратить свою основную, историческую организацию; мы же не только не сложили ее до сих пор явственно (вследствие тяготевших над нашей народной жизнью условий), но в последнее время разбросали собственными руками зачатки, готовые сложиться в организованное целое, — растворили в массе свое петровское культурное сословие, а потому и остаемся покуда в виде тысячелетнего студня.

Мы видели в последней главе, посвященной военному вопросу, что нам нельзя обойтись без твердо установленного образованного сословия, не только для того, чтобы жить хорошо, развиваясь самостоятельно, но для того даже, чтобы жить как-нибудь, просто для того, чтобы жить. Без дворянства у нас не будет армии, а без армии недолго простоит нынешняя Россия. Уцелеет, может быть, Московская и Петровская Русь, принятая в наследство Екатериной II (да и тут еще надо подумать о Прибалтийском крае), но не устоит Русская империя, перешагнувшая за пределы чисто русского племени, со всем, что ей намечено еще судьбою впереди. Мы ведь в Европе непрошеные гости. По доброй воле, невынужденно, она не потерпит нас не только на Висле, но и на Немане, и на Припяти. Всякая неотложная историческая и потребность выражается не в одном только отношении, а во всех отношениях; таким образом высказывается и наша потребность в политически признанном, поставленном на своем месте русском культурном сословии, не только ввиду ожидаемой от него пользы, но по необходимости. Какой смысл имела бы наша история, если бы, потратив полтора века на создание слоя русских европейцев, затормозив из-за этого дела всякое общественное развитие в России, по окончании своей задачи она обошла бы ее как ненужную?