Кавказская война. Том 2. Ермоловское время

Да и не одна Круглолесская, а и вся страна представляла теперь вид пустынный. Отступление горцев не успокоило жителей; все ожидали, что, по азиатской манере, хищники, опьяненные успехом, нагрянут снова и будут колобродить по краю по тех пор, пока их не проучат порядком. И деревни опустели. Съезжавшиеся из России как раз в то время посетители минеральных вод говорили, что по Ставропольской дороге из всех деревень крестьяне разбежались.

Население края, однако, ошибалось, слишком запуганное страшным разгромом Темижбекских хуторов и Круглолесской,– опасность для Кубанской линии пока миновала. Как ни велика была захваченная главной партией черкесов добыча, потери, понесенные ею, были слишком значительны, чтобы не охладить рвения. Всеобщее отступление, превратившееся в конце концов в бегство, не могло поднять дух вольного народа. И как быстро, восточно-фантастически создался в Черкесии план полного опустошения линии, так быстро он и исчез, весь исчерпанный кровавым истреблением одной станицы, да и то лишь при помощи благоприятной для черкесов случайности, оставившей население беззащитным. Словом, ожидания черкесов были обмануты, энтузиазм их угас. И Сталь, тридцать первого мая воротившийся в Георгиевск, весь в пыли, с красным загорелым лицом, имел основание быть довольным. Он, действительно, был доволен и весел, хотя по-прежнему несловоохотлив.

Но, с другой стороны, теперь было уже опасно ограничиваться простым отражением черкесов; они нуждались в хорошем уроке, который бы обуздал их непомерную дерзость. И в помощь Сталю, занятому сложными делами гражданского управления Кавказской губернии, в Георгиевске ожидали генерала Вельяминова, имевшего поручение от Ермолова объехать линию, ближе ознакомиться с вредом, причиненным нашествием черкесов, исследовать действия войск и причины оплошностей, и затем с отрядом идти за Кубань.

Тут оканчивается боевая деятельность Карла Федоровича Сталя, одного из лучших кавказских генералов, современника и ученика Цицианова, оставившего свое имя и в горах Осетии, и в грозных снеговых ущельях Хевсурии, и на цветущих равнинах Кахетии. Но в следующем затем, последнем году своей жизни, он, имевший уже случай обнаружить административные способности во время своего военного губернаторства в Тифлисе, оказал Кавказской губернии важные услуги, вписавшие имя его неизгладимыми чертами в летописи мирного развития края. Его деятельностью этого времени начинается преобразование Кавказской губернии в Кавказскую область с перенесением главного центра управления из Георгиевска в Ставрополь, сохраняющий это значение поныне. Ему же обязан своим основанием на минеральных водах, на месте некогда пустынных калмыцких кибиток, привлекающий теперь десятки тысяч посетителей город Горячеводск, ныне Пятигорск, составляющий лучший памятник Сталю.

На горячих водах Сталь и умер двадцать восьмого июня 1824 года, внезапно, от удара. Рассказывают, что перед смертью, за несколько дней, он ехал верхом с инженерным офицером по горе Машук и там, указывая место, выбранное им для городского кладбища, прибавил шутя: “Теперь надо, чтобы здесь для начала был погребен кто-нибудь из значительных людей”.

И он первый лег на пятигорском кладбище.

XXVII. ВЕЛЬЯМИНОВ ЗА КУБАНЬЮ

Весною 1823 года Ермолов был в Тифлисе. Здесь застали его донесения о бедствиях на правом фланге, о разгроме Темижбекских хуторов и Круглолесской. Особенно поразило его несчастье с Круглолесской; в одно только командование Сталя уже в третий раз над несчастными жителями станицы разражалась беда. Ермолова известили также, что за Кубанью, на Белой, собирались будто бы новые скопища. Необходимость серьезных мер была очевидна, и начальник кавказского штаба генерал-майор Вельяминов был послан на Кубань с инструкциями и обширными полномочиями.

Алексей Александрович Вельяминов как нельзя больше соответствовал тому назначению, которое на него возлагалось. Он был еще довольно молод, лет тридцати семи, но в закаленных чертах его рябоватого лица, с открытым челом и проницательным взглядом, выражалась какая-то жесткость характера и холодное равнодушие; про него недаром говорили, что он никогда не жалел о потерях, как бы велики они ни были, лишь бы сделано было задуманное. Вид его был чрезвычайно суров, особенно когда он думал и начинал грызть ногти. Один из современников говорит о нем, что “основательным умом, жестким характером, твердой волей и обширными сведениями о кавказских народах он мог произвести серьезный переворот в судьбе их”. “Натура сильная, непреклонная и чрезвычайно талантливая,– как пишет его биограф,– он никогда не оставался в тени, даже стоя рядом с такой личностью, как Ермолов, для которого Вельяминов был не только ближайшим помощником, но его вторым я, другом, пользовавшимся его безграничным доверием”.