Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.

Однажды, когда громадные сооружения уже оканчивались, Галиб-паша, благодаря Карапета, с гордостью сказал ему: “Пусть теперь подойдут сюда русские, посмотрим, в каком положении они очутятся”.– “Извините, паша,– отвечал архиепископ,– если русские только дойдут до окопов, то им уже нетрудно будет перешагнуть через них”. Это вырвавшееся слово зародило опять сомнение в верности Карапета, и за ним учредили строгий секретный надзор.

Вскоре после этого от ачмиадзинского католикоса пришло послание на имя турецких армян, в котором он призывал их, во имя Бога, помогать русским, как братьям во Христе, когда победоносные войска их подойдут к Арзеруму. Послание это, однако же, попало в руки турецких пашей. Карапет опять был предан уголовному суду, но опять успел оправдаться, доказав на суде, что подкупленный переводчик совсем иначе передал пашам содержание этого послания. “Впрочем,– сказал он в заключение,– если бы оно имело и то значение, которое ему придаете, то, попав в мои руки, оно оказалось бы безвредным, ибо я силой своей духовной власти никогда не допустил бы возмущения в городе”. На этот раз Карапет отделался крупным пешкешем, а на армян наложена была контрибуция: сераскир приказал Карапету в три дня поставить двести лошадей для перевозки из города в лагерь провианта... У арзерумских армян, занимавшихся преимущественно ремеслами, да городской торговлей, не было и десятой части такого количества вьючных животных, и, несмотря на то, в назначенный срок лошади были поставлены, хотя для этого пришлось не только затратить церковные суммы и национальную кассу, но и распродать большую часть скота, имевшегося у жителей. Но Карапет не щадил ничего, хорошо понимая, что неисполнение приказа может повести за собой еще более тяжкое бедствие – грабеж армянских домов. Сераскир остался очень доволен усердием армян, он даже воскликнул: “Молодец, черноголовый эфенди!” – и пригласил его к себе на кофе, но Карапет отказался, опасаясь отравления.

Наконец наступило лето 1829 года. Чем ближе подходили русские, тем хуже становилось христианам; многие из них были убиты разъяренной чернью; многие дома и лавки разграблены. В последние дни никто не осмеливался показываться на улицах, и даже сам архиепископ принужден был скрываться переодетым в глухом подвале одного армянина. Отсюда он отправил Паскевичу письмо, в котором описывал бедственное положение христиан и указывал слабые стороны городских укреплений, на которые могла быть наведена атака. Это письмо было первое, которое раскрыло перед Паскевичем картину внутреннего состояния города и много способствовало его настойчивости в ведении переговоров. Армянин, доставивший это письмо, зашитое в лапте, был щедро награжден и отправлен обратно со словесным изъявлением признательности русского вождя к достойному архипастырю. Как светлый луч, на мгновение проникнув в сырое подземелье узника, разгоняет ночные призраки, полные страха, так и привет русского полководца озарил собой скорбные минуты, переживаемые тогда армянами. А этих минут было не мало, особенно двадцать седьмого июня, когда толпы мусульман в исступлении носились по улицам, требуя смерти русского посланника. Ничего не было легче, как бросить в эту обезумевшую толпу одну только искру, и кровь христиан залила бы собою стогны и улицы Арзерума. Но, к счастью, в общей сумятице о них забыли, а потом, когда депутация повезла городские ключи победителю, о кровавой расправе думать было уже не время. Так дивным промыслом Божиим спасены были тысячи несчастных семейств, истребление которых запятнано было только лишней кровью и без того кровавые страницы Оттоманской империи.

Весть, что Арзерум сдается, как электрическая искра, пробежала по душным подвалам, где скрывались армяне, и вызвала на Божий свет невольных затворников. Толпы наводнили улицы и, мало того, бросились даже грабить турецкие дома; произошло несколько случаев насилия. Народ, которого жизнь, права, имущество, семейная честь и религия были так долго оскорбляемы, не мог воздержаться от порыва к, отмщению. К счастью, в это время вернулся Карапет, ездивший на встречу к Паскевичу, и с его прибытием беспорядки прекратились. Но с этой минуты Карапет уже видел, что армянскому народу оставаться у турок нельзя, и исподволь стал подготовлять его к мысли о выселении в Россию.