Кавказская война. Том 5. Время Паскевича, или Бунт Чечни

Скоро совершенно стемнело. Бойкая перестрелка гулко отдавалась по соседним горам, и выстрелы урывчатыми молниями одни освещали мрак, окутавший ущелье. Вдруг в нескольких шагах от Измаила упал нукер, и не успел он высвободиться из-под убитой лошади, как был окружен черкесами. Возле Измаила в ту пору не было ни одного человека; он бросился на помощь один и первым выстрелом свалил с седла кабардинского князя Кучук-Аджи-Гирея. Потеря предводителя смешала и расстроила шайку. Но в ту минуту, когда победа уже склонилась на сторону ногайцев, пробил и последний час Измаила, – тот час, о котором он так много думал в последнее время. Занятый перестрелкой, он не заметил, как на него налетел всадник на белом коне и в белой папахе. Это был Псинаф Бабуков, убых, известнейший вожак и предводитель шаек. Он узнал Измаила и выстрелил по нему из пистолета. Пуля раздробила рукоять шашки, сделанной из мамонтовой кости, и прошла в живот навылет. Рана была безусловно смертельная, но Измаил имел еще достаточно сил, чтобы ответить выстрелом и положить убийцу на месте. При виде белого коня Псинафа, мчавшегося без седока, с разбитым седлом, хищники обратились в бегство. Ногайцы понеслись за ними и только тут заметили, что с ними нет Измаила. Молодой князь Абулов поскакал назад и нашел его на том самом месте, где лежал убитый Бабуков. Измаил еще сидел на лошади.

– Измаил, что с тобой? – вскричал подскакавший Абулов.

– Тише! – отвечал Измаил.– Не называй меня громко по имени: услышат наши – упадут духом, услышат враги – возликуют.

– Ты ранен?

– Да, возьми поскорее ружье, оно никогда не казалось мне таким тяжелым.

Абулов, соскочив с коня, принял винтовку и хотел помочь ему сойти с седла; но в эту минуту лошадь Измаила шарахнулась в сторону, и раненый упал на землю. Он вскрикнул от мучительной боли. На этот крик прискакало еще несколько ногайцев; они уложили умирающего князя на бурку, сняли с него кольчугу, расстегнули бешмет. Он был в забытьи, но скоро очнулся и спросил:

– Где брат мой, Селим?

– Он впереди, – отвечал Абулов, – преследует разбитую партию.

– А где князья Алчагировы?

– Они оба ранены и лежат рядом с тобой.

– Велика ли у нас потеря?

– Нет, – отвечал Абулов, – кроме князей, ранены два узденя и один убит наповал.

– И я убит, – тихо сказал Измаил. – Благодарю Бога за то, что пуля нашла ко мне дорогу спереди и что мой убийца не станет кричать, что убил Измаила: у меня только и достало силы, чтобы лишить его этого удовольствия. Впрочем, кажется, и того, другого, не миновала моя пуля...

Это были последние слова Измаила; он произнес их с расстановкой, едва слышным голосом, и когда Абулов, наклонившись, прислушался к его дыханию и приложил руку к сердцу – сердце уже больше не билось.

Было одиннадцать часов вечера семнадцатого апреля. В это самое время в Прочном Окопе бал у генерала Антропова был в полном разгаре: там гремела музыка, кружились танцующие пары, и все с нетерпением ждали Измаила. Но Измаила не было – его безжизненное тело, завернутое в бурку, в этот самый час несли его верные нукеры вниз по течению Урупа, мимо темных ущелий и глубоких оврагов, в которых сердито бушевали горные потоки.

Весть о смерти Измаила быстро облетела берега Урупа, – и не одни ногайцы, жители всех мирных аулов выходили толпами навстречу почившему князю. Самая смерть его оказала русским громадную услугу, избавив линию от двух опаснейших и злейших ее врагов. Кучук-Аджи-Гирей, по крайней мере, имел еще утешение умереть у себя в сакле, окруженный семьей; но тело Бабукова было брошено и попало в руки ногайцев. Это был несмываемый позор для его соратников, и никто из них не смел показаться на глаза своим односельцам: мужчины от них отворачивались, женщины преследовали их насмешками, родные и друзья Бабукова стали их кровниками, – и к тем жертвам, которые похитил набег, должно было прибавиться еще много жертв, вычеркнутых из книги жизни обычаем кровомщения. Таким тяжелым явлением отозвалась в горах смерть Измаила.

На другой день в Мангитовский улус прибыл сам Эмануэль в сопровождении огромной свиты. Русский генерал преклонил колени на могиле ногайского героя и посетил его осиротевшее семейство.