Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях

На самом темени Эльбруса, с которого снег никогда не сходит, есть огромный шарообразный камень. На нем сидит великан-старик с длинной, до ног, бородой и с красными глазами, которые горят как два раскаленных угля. Много веков пронеслось над землей с тех пор, как он, окруженный недремлющей стражей, сидит прикованный к скале Эльбруса за то, что когда-то, полагаясь на свои титанические силы, думал низвергнуть самого Аллаха. Иногда старик пробуждается от тяжкого оцепенения, в котором находится века, и спрашивает своих сторожей: «Все ли еще растет на земле камыш и родятся ягнята?» – «И камыш растет, и ягнята родятся», – отвечают ему сторожа. И великан, зная, что он осужден томиться, пока на земле будет проявляться творческая сила Зиждителя, в бешенстве потрясает оковы. Тогда земля колеблется, и от звона цепей родятся громы и молнии. Никто из смертных не может его увидеть, – на то и стража охраняет вершину Эльбруса, но его присутствие ощущается всеми: его стоны – это подземный гул, потрясающий подножия гор и утесов; его дыхание – порыв урагана; а слезы – та бурная река, которая с неистовым рокотом вырывается из-под вечных снегов Эльбруса.

По кабардинскому преданию, еще более поэтическому, на том же Эльбрусе обитает Джинн-падишах, властитель и царь духов, которого Аллах низверг с небес за то, что в безумной гордыне он думал стать выше Того, Кто сотворил небо и землю. Он также стар – старее нашей земли, потому что сотворен был раньше ее, когда Аллах мановением руки создал бесплотные небесные силы. Наши годы для него мгновение; века и тысячелетия составляют его годы. Он помнит прошлое, которого был свидетелем, но ему известно и будущее. Он знает, что в наказание ему из далеких полуночных стран, где царствует вечная зима, придут великаны и покорят его заоблачное царство. И вот в мучительной тревоге поднимается он порой со своего ледяного трона и зовет со всех высей и пропастей Кавказа полчища подвластных ему духов. Когда он летал, от удара его крыльев поднималась буря, бушевало море и страшным ревом своих волн будило дремлющих в его пучинах духов. Иногда от трона царя со снежной вершины раздавались стоны и плач. Тогда умолкало пение птиц, увядали цветы, вершины гор одевались туманом, вздымались и ревели горные потоки, гремел гром, тряслись скалы – и все покрывалось мраком… Порой неслись оттуда же гармонические звуки и пение блаженных духов, которые, витая над троном грозного владыки, желали пробудить в нем раскаяние и покорность великому Богу. В это время облака быстро исчезли с лазурного неба, снеговые вершины гор сверкали рубинами, ручьи тихо-тихо журчали и цветы, как благовонные кадильницы, курили фимиам и наполняли воздух благоуханным ароматом. Но грозный старец не внимал зову небес. Он вперял взоры на север и видел, как оттуда

Колыхаясь и сверкая
Двигались полки…

Это север слал свои дружины, и стальная цепь штыков их уже протянулась до предгорий его Эльбруса…

Теперь от области народных фантазий перейдем к действительности. Мифы доказывают пытливость человеческого ума, который до тех пор не даст себе покоя, пока не разрешит представившейся ему загадки. Той же пытливостью объясняется и предпринятое Эмануэлем восхождение на Эльбрус. Отряд его мы оставили в долине Хассаута, откуда 16 июля караван двинулся дальше и после трудного трехчасового перехода поднялся на высоту семь тысяч футов над уровнем моря. Это была вторая ступень исполинской лестницы, ведущей на Эльбрус с востока. Она состояла из обширного плато, известного под именем Зидах-тау, и была ограждена такими теснинами, что небольшая горсть людей, вооруженных винтовками, могла бы здесь остановить напор целой армии. На Зидах-тау, так же как и у Хассаута, войска нашли все необходимое для бивуака: обильные пастбища, прекрасную воду и хворост для шалашей и костров. Но здесь же им пришлось испытать на себе и влияние некоторых климатических условий этого негостеприимного пояса. Из-за гребня ближайших высот вынырнула вдруг огромная черная туча, мгновенно омрачившая небо, и над лагерем пронесся ураган с проливным дождем и градом. Удары грома, сопровождавшиеся глухими раскатами в горах, придавали нечто грозное общей картине страны, внушая путешественнику, что он приближается к священной горе, недоступной назойливой пытливости человека.