Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях

Еще в 1811 году, когда Паррот пытался взойти на Казбек, он оценил русского солдата, который хотя и не был таким отличным ходоком по горам, как прирожденный горец, но зато шел за отважным профессором смело и беспрекословно по таким местам, куда ни один горец из суеверного страха не решался сопровождать путешественника. В Эривани Паррот вспомнил об этой услуге, оказанной ему солдатами восемнадцать лет тому назад, и выпросил себе двух егерей, на которых полагался больше, нежели на всех проводников-горцев. И русский солдат, как увидим, не обманул и на этот раз его ожиданий.

Первую попытку взойти на библейскую гору Паррот предпринял с восточной стороны, казавшейся более доступной, нежели северная. Но это был только оптический обман. Паррот поднялся до тринадцати тысяч футов и должен был остановиться: дальше начинались отвесные кручи и путь преграждался такими ледяными глыбами, на которые не только человек, даже цепкая серна не могла бы вскарабкаться. Паррот заночевал у линии вечного снега. Что должен был он пережить и перечувствовать на этой страшной высоте, в безмолвные часы таинственной ночи!.. Его, как привидения, обступали со всех сторон темные силуэты скал, кругом зияли черные провалы, даже днем казавшиеся бездонными, а над головой висели грозные льды – предел, за которым выше облаков возносилась немая вершина горы… И надо всем этим – кроткое сияние звезд и неизмеримые глубины мировых пространств, – красноречивый аргумент вечности и всемогущества Творца!

Если сравнить положение Паррота у вершины Арарата с положением четырех академиков, сопровождавших Эмануэля на Эльбрус, – какая выйдет поражающая разница. Там шум водопадов, говор тысячи голосов, палатки, бивуачные костры, лошади, верблюды… Там было с кем обменяться мыслями, было с кем поделиться восторгом или ужасом. Здесь – царство смерти, абсолютная неподвижность; никакого звука, кроме биения собственного сердца и дыхания спящих проводников, которым не было дела до красот и ужасов природы. Среди этой страшной воздушной пустыни Паррот был один, совершенно один.

Первая неудавшаяся попытка заставила его внимательно изучить северный склон, и 18 сентября он предпринял второе восхождение на Арарат уже со стороны Эривани. На этот раз его сопровождали те же солдаты, пять крестьян из того же селения Аргури, молодой эчмиадзинский монах Абовьян и двое ученых: профессор минералогии Бехагель фон Адлерскрон и зоолог Шиман. Вторая попытка была немногим удачнее первой: экспедиция перешла границу вечного снега, миновала так называемый ледяной пояс и поднялась на высоту пятнадцать тысяч футов. Но дальше идти опять было невозможно. Паррот и его спутники выбились из сил, а между тем густой туман обложил Арарат и с вершин его поползли черные тучи, предвестники бурь, которые в этом заоблачном царстве бывают губительны. «Гроза, – говорит Абовьян, – разразилась скорее, чем можно было ожидать, и страшная буря, потрясая гору, навела на нас такой сильный страх, что мы впали в уныние, потеряв надежду на какое-либо спасение». Только один Паррот сохранил невозмутимое присутствие духа. Он видел невозможность бороться с рассвирепевшими стихиями, но прежде, чем отступить, приказал водрузить, на память своего пребывания на Арарате, в том месте, до которого доходил, деревянный крест, освященный им в монастыре Святого Иакова. Этот крест и поныне виден из Эривани. Ковчег и крест! Колыбель рода человеческого и символ его нравственного возрождения.

Когда крест был врублен в ледяную поверхность горы, Паррот начал спускаться вниз, чтобы ночь не застигла экспедицию на полугоре, среди страшных обрывов и круч; но, несмотря на все предосторожности, случился эпизод, едва не стоивший жизни ученому путешественнику. Спускавшийся в нескольких шагах позади него зоолог Шиман вдруг поскользнулся и, не удержавшись на гладкой поверхности, покатился в пропасть. Желая задержать его падение, Паррот сильно уперся в лед железным каблуком своего сапога, но ремень, которым была подвязана подошва, лопнул, и Паррот, сам потеряв равновесие, покатился вместе с Шиманом. Они летели вниз более полуверсты и только задержались, ударившись о выступ какой-то гигантской скалы, преградившей им путь. К счастью, и Паррот и Шиман отделались только небольшими ушибами. Тем не менее, опасаясь дать пищу народному суеверию, Паррот тщательно старался скрыть свое падение, чтобы армяне не могли сказать, что его постигла Божья кара за дерзкую попытку подняться туда, куда со времени Ноя запрещено подниматься смертному.