Кавказские новеллы

Неожиданно он сорвался с места, проскакал вперед, затем остановился и так стоял минуту-две, ярко высвечиваясь вместе со своим конем в лунном свете на фоне черной цепи гор.

Вдруг он полетел, как ветер, резко сворачивая влево – к высоким горам, уходящим в Большую Кабарду. И тотчас же из зарослей с шумом выскочил отряд преследователей и понесся за ним!

Обитатели кареты вмиг поняли, что всадник уводил от них врагов, как птица от гнезда с беззащитными птенцами.

Таковыми и были Фредерика с маркизой и малыми детьми. В той же западне вместе с ними был и возница, который, судя по всему, был преданным человеком, и не бросил бы их до самого своего конца.

Вскоре все снова стихло. Выждав момент, возница изо всех сил погнал лошадей вперед. Карета мчалась на север, оставляя в неизвестности судьбу их спасителя.

…Катарина умерла, едва они достигли Ставрополя. Там и захоронили малютку, отпетую местным священником.

Только тогда покинул их верный возница. Он сел на коня и ускакал по направлению к своей родине.

* * *

И долго в одной кавказской семье из поколения в поколение передавалось, как проезжала в карете мимо Татартупа некая знатная дама с умиравшей девочкой на руках.

И как их предок, чтобы не подвергнуть путешественниц опасности быть похищенными, сопроводил карету.

Вот только сложной немецкой фамилии той дамы никто не запомнил.

2009 г.

Художник Из цикла «Изящество советской эпохи»

I.

Позвонил художник, и мне ничего не оставалось, как везти ему планшет с оригиналом эмблемы, которую он делал для нас, книжников. В этот раз он переделал ее из прежней, все знали его трюки ленивца, при этом человека непунктуального, которого могла подстегнуть только здоровая конкуренция.

Но этим и отличались такие кормушки, как наша, где человек мог спокойно делать халтуру, она надежно защищалась законом всеобщей серой халтуры. Новое – удивительное и талантливое – пробивало дорогу с огромными потерями для здоровья и веры в свой потенциал, а апробированная косность имела высокородное право на приоритет.

У меня нечаянно проскользнуло крамольное слово, наводящее мастерового на тревожную мысль о конкуренции, это возникло само по себе, потому что я не знала ни одного из двоих художников, которые грелись у нашего огонька в двести тысяч советских рублей на украшательство себя рекламой из годового бюджета Государственного комитета по делам издательств и книжной торговли Российской Федерации.

Но на последней международной книжной ярмарке в павильоне Выставки достижений народного хозяйства второй исполнитель листал с большим интересом каталоги во всех западноевропейских боксах. Для творческих людей это была единственная возможность соотнести свое художественное мировоззрение с коллегами окружающего мира и черпнуть из новомодного стиля. Если их продукция проходила сквозь сито художественных советов, они слыли авангардистами.

Этот же тип время от времени выполнял заказы моей организации, потому что к нему притерпелись, и сам по себе создался заслон для всех других, случайных и более талантливых. Зная свою избранность, он привык к ощущению, что мы как заказчики никуда от него не денемся.

Он брался за заказ, тянул, изматывал сроками, в последний момент приносил выполненное, таранил наш самодельный художественный совет, как драную изгородь, за которой наш главбух сидела коронованной особой, его наспех принимали, часто ругались вслед.

Принимая должность, я была подробно ознакомлена с этой кухней, с его личными качествами, и сейчас мне предстояло вступление в эти сложившиеся отношения.

Ни он фирме, ни фирма ему не делали чести, примиряясь друг с другом потому, что одной стороне нужно было тратить, иначе срезали бюджет, другой – получать, а в отношении дизайна печатной рекламной продукции в нашей действительности словно раз и навсегда была определена система скверного качества.

Эта система давала сбой во внешней торговле – «внешторговцы» были аристократами среди плебеев внутренней торговли.

И мне предстоял безрадостный визит с большим планшетом через всю Москву на Аргуновскую улицу, который я оттягивала до последнего. Он был вдвойне безрадостен, потому что этот день в конце лета обернулся днем поздней слякотной осени – с холодным ветром и моросящим дождем, а я была вся в белом.

Но дальше тянуть не было смысла. Я позвонила, художник объяснил, как добраться, я стала описывать свои приметы, он прервал, сказав, что знает. Знать он мог из нас двух новеньких редакториц мою коллегу с фигурой гренадера.

Я вяло возразила, что мы не виделись, но для него это не имело значения, потому что он не слушал.

Этот старый и толстый хрыч должен был ожидать меня под аркой своего дома.

Я доехала на метро до станции ВДНХ, пересела на троллейбус, вышла, перешла дорогу, но халтурщика не было.

В телефонной будке у самой арки стала набирать его номер. Вдруг кто-то с густой седой гривой, вынырнув из-под арки, сделал мне знак не звонить. Он был слегка грузноватым, но лет не более сорока.