Кавказские новеллы

Тогда-то и вступил в силу союз двух любящих сердец, и озарил на годы их царствования всю страну Иверию.

Когда же прошел срок их жизни, царственного супруга теперь никак добром не поминали, ни его умения, ни могущества держать в мире и безопасности страну правительницы своей души.

Тогда и сошло на горделивую Иверию на множество веков большое зло.

Ее разоряли и сжигали, убивали и уводили в рабство мужчин и женщин, продавая не невольничьих рынках по всему Востоку, и сердцем Иверии, Тифлисом, теперь правили все – арабы, персы, турки, и вновь жестокие арабы, но только не сами иверийцы. И храмы их постигала такая же участь разрушения.

А овсы так и жили со склоненной головой перед своей судьбой – недоедали, не обозначали себя перед другими, ничего из того, что значило прежде племя, ни перед кем не утверждали, по-прежнему ни на каком языке не писали свое прошлое, одним словом, нищие перед Богом, за что он и продлевал их род.

Если и было что-то, что говорило о них от берегов Британии до Ливии, так были то надгробия аланских могил с неведомыми именами воинов.

Не было у них ни великой веры, ни великих царей, ни рабов. Даже самую лихую бедность они не воспринимали как рабство, а те, кто был богаче, просто имел больше овец и коней, и завезенных через ущелье Дарьял товаров – оружия, утвари, тканей.

Все остальное было одним и тем же, часто общим, как сельские котлы для варки древнейшего – наследство первой человеческой пары – ячменного пива и супа из мяса горного тура, подстреленного среди скал, или баранов, пригнанных с альпийских пастбищ.

Собери всех горцев в одно войско, были бы неразличимы в конном строю, как образ, стершийся во времени.

Стерлось все и в собственной памяти, да и кому до них было дело, и когда русская царица призвала их спуститься с гор к плодородным землям, то с одним негласным условием – вернуться к заброшенному ими христианству новообращенными.

Послушались далеко не все, только часть их, которых так и назовут во всех донесениях царице – «новокрещёнными».

5.

Они двинулись в путь со своего высокогорья на четырех волах, два впряженных, два позади, привязанных для смены.

С собой везли в большой мир имевшуюся у них святыню, когда она стала проявлять свою волю – остановила животных и их погонщиков.

Миссия этой поездки была вполне осознана овсами – они навсегда покидали горы, проехав по равнине всю свою страну, и были уже вблизи конца своего путешествия.

Но если вспомнить все-таки недавнее прошлое, то продвижение на равнину началось задолго до приказа царицы, когда весь Кавказ узнал, что царь Грозный построил на реке Терек город Терки для своего воеводства.

Тогда и овсы стали осторожно спускаться и селиться к ним в качестве новокрещенных.

Проезжая мимо Татартупского минарета, они уже не знали, что на самом деле он был их последним оплотом и остатками храма, порушенного и сожженного, на котором обманно был водружен монголами минарет как символ их веры, а не тех аланских великомучеников во Христе, имена которых давно стерлись в памяти самих овсов.

Магометанский минарет на порушенной колокольне православного храма, обагренного кровью невинных христианских жертв, куда прежде по осени сходились не только их единокровцы из-за Терека, но и множество жителей Большой Кабарды, дабы исполнить благодарственную молитву за все, что дал им Господь этой осенью.

Вновь в них дремало то, о чем они и думать не думали – о чудодейственной силе своей Иконы во время стихийных бедствий и пожаров, когда все сотрясается и гибнет, а она всякий раз оказывается где-то и смотрит на них со стороны, призывая их к себе как своих детей.

Правда, позолота со временем покрылась патиной въевшейся копоти, но это никак не скрывало святого образа от всех, кто смотрел на него с надеждой.

Завернули ее, как ребенка, положили на дно арбы, запряженной волами, повезли с собой.

В этот раз, хотя все вокруг горело, это был не пожар. Горело не красным, сжигающим цветом, а ровным свечением, в несколько раз сильнее, чем лунное – не обжигающее и не холодное.

Вначале тихая радость, проникающая в грудь, в сердце, в душу – у всех одно и то же чувство теплоты и спасительной радости оттого, что Она по-прежнему проявляет себя чудесным образом.

Свет сиял на протяжении всей ночи, овсы больше не дожились спать и не разжигали костров, а молча сидели, окутанные этим сиянием. Каждый ушел в себя, быть может, каждая душа искала путь общения с Богом.

Так и прошла эта ночь воистину волшебного сияния, а утром, когда все растворилось в ясной заре, они легко и беспрепятственно запрягли волов, которые были опять обычными волами.

Однако, как только начали двигаться в путь, все повторилось, и сколько ни понукали волов, никаких сдвигов арбы добиться не могли.

Снова бились с непостижимой силой, но не потому, что хотели сломить сопротивление этих тяжелых и упрямых животных, а затем, чтобы скорее довезти икону туда, где ей надлежало быть – в храм.

Пока один из них, пораженный чем-то внутри себя, не воскликнул, что услышал в своей голове, как сказано было, однако, не его и ничьим чужим голосом, а мыслью: