Кавказский гамбит

Вблизи желтенькая, как цыпленок, легковушка показалась Капе совсем жалкой. «И из-за этой пиздюшки, прости Господи, столько возни!» — подумала она, однако расстраиваться по такому мелкому случаю не стала, рано — еще не ясно, какие гостинцы впереди. Сквозь промерзшее стекло видно было плохо, но водителя в машине точно не было. От неожиданности женщина опешила и глянула в глубину: на заднем сиденье, в углу, слабо просматривался грязный куль, из которого торчал родной нос, неподвижный и белый, словно неживой. Она подергала за ручку — дверь закрытая изнутри, не поддалась, тогда Капа постучала костяшками пальцев в окно — куль не шевельнулся. Завопив от ужаса, она стала лупить по кузову ладонями.

— Кончай хулиганить! — простуженно просипел с трудом очнувшийся Панюшкин. — Машину попортишь!

И сам себе удивился, что живой. Нажал кнопку задней двери, в которую ввалилась замотанная в пуховый платок Капа. Воздушная мечта Василия из обморочного сна обретала черты реальности. Он издал слабый стон:

— Закрой, выстудишь помещение. Чего так долго? Тебя только за смертью посылать. Деньги привезла?

— А ты думал, на тебя, идиота, смотреть приехала? Две тысячи.

— Долларов? — проблеял Васька, окончательно приходя в сознание.

— Нет, груш сушеных!

— Недострой, что ли, продала? — опасливо поинтересовался Панюшкин, и душа его провалилась в пятки от подобной перспективы — чем же тогда расплачиваться за желтенькую милашку? Жена денег на машину не даст, хоть зарежь.

— Счас, дурья твоя башка! Кредит под землю в банке взяла. За перегон с Арчила получишь — верну.

— Ну, Капа, — искренне восхитился Васька, — у тебе голова, что государственная дума!

— Говно твоя дума. Там одни ловкачи и жулики пригрелись, а у меня все по закону. Мозги на месте, — она постучала себя по голове. — Не то, что у тебя — пустая коробка! Бизьнесьмен сраный! Чуть Богу душу не отдал, сиротой меня не оставил! На, хлебни, а то застыл, как сосулька.

— Мне бы пожевать.

Капа отломила кусок пирога с жареными баклажанами, что брала в дорогу, да недоела. Василий весело зачавкал, время от времени прикладываясь к поллитровке.

— Совсем другое дело! Молодец, жена! Ты знаешь, я эту крошку… — Капа округлила глаза и поглядела на мужа, как на помешанного. Он пояснил: —…в смысле — машину — хочу себе оставить. Кто знает, может, Арчил меня больше не пошлет или у него обстоятельства изменятся.

Капа даже подскочила на пружинном сиденье.

— Зачем тебе машина? Куда ездить-то? На другую сторону улицы? Таксистом не заделаешься, я тебя как облупленного знаю. Там вкалывать надо, а ты привык на фу-фу. Лучше деньгами возьми, деньги всегда пригодятся.

Когда доводы иссякли, Капа поджала тонкие губы:

— Горбатого могила исправит!

Теперь разозлился Панюшкин:

— Куда тебе деньги? Ковры моль жрет, занавески три раза в год меняешь, колбаса на столе каждый день. На жизнь нам пенсии хватает. Мне машину надо.

Помолчал и добавил проникновенно:

— Мечта такая, Капа.

Капа тяжело вздохнула. Она устала. Последний месяц ей нелегко достался. Сказала севшим голосом:

— Ну, если мечта… Только которая по счету?

Таможенники некоторое время с интересом наблюдали, как двое в машине что-то кричали, энергично размахивая руками.

— Чего они? Драться собрались?

— Отношения выясняют. Сваливаем отсюда.

И служилые пошли по своим привычным скучным, но доходным делам.

Панюшкины еще некоторое время препирались. Потом Капа сняла в гостинице дешевый одноместный номер, отскребла Ваську жесткой мочалкой в горячем душе, накормила быстрой корейской лапшой, гуляшом, водочки налила без ограничений, сама тоже выпила, раскраснелась, расслабилась. В поезде, хоть и в общем вагоне на дешевых боковых местах, трое суток блаженствовала в полном безделье и отдохнула, как никогда еще не отдыхала. Героическое завершение операции по спасению мужа добавило ей бодрости.

Капа долго возилась со сложной системой завязок, пока сняла панталоны, в которые были зашиты деньги. Справившись со штанами, подкатилась под мужнин бок на узкой кровати и не стала сопротивляться, когда он, хмельной, довольный, без лишних раздумий и проволочек навалился сверху. Природа требовала своего, и над этой надобностью он был не властен.

От жены пахло домашним, устойчивым бытом, она радостно хихикала и сопела от удовольствия — совсем как в молодости.

— Капа, Капушка, — стонал Василий, погружаясь в знакомую плоть и извергая в нее вместе с семенем пережитые страхи.