Кавказский меловой круг

Старуха. Затем, ваша милость, на путь добра стал кулак Рухадзе. Раньше это был сущий дьявол, любой подтвердит. Но благодаря святому Бандитусу он перестал брать с меня аренду за землю.

Второй кулак. Потому что на выгоне перерезали всех моих коров.

Бандит смеется.

Старуха (Аздак знаком велит ей продолжать). А однажды утром ко мне в окно влетел окорок. Он попал мне прямо в поясницу, так что я до сих пор хромаю. Вот поглядите, ваша милость. (Делает несколько шагов.)

Бандит смеется.

Конечно, это чудо. Хотела бы я знать, ваша милость, где это видано, чтобы старому бедному человеку приносили окорок!

Бандит всхлипывает.

Аздак (вставая). Твой вопрос, мамаша, поразил суд в самое сердце. Будь добра, сядь сюда.

Старуха, помедлив, садится в судейское кресло.

(Со стаканом в руке садится на пол.)

Мамаша, я чуть не назвал тебя матушкой Грузией.
Тебя обобрали, а твои сыновья — на войне.
Ты избита, исхлестана, но ты не теряешь надежды.
Ты плачешь, когда корову приводят к тебе.
Ты удивляешься, если тебя не бьют.
О, сжалься над нами, мамаша, не суди нас жестоко!

(Кричит на кулаков.) Сознайтесь, безбожники, что вы не верите в чудеса! Каждый из вас приговорен к штрафу в пятьсот пиастров за безбожие! Вон!

Кулаки смиренно уходят.

А ты, мамаша, и ты, благочестивая душа (бандиту), выпейте по стакану вина с общественным обвинителем и Аздаком.

Певец и музыканты.

Хоть законы и исконны,
Он, как хлеб, ломал законы,
Чтоб народ отведал права натощак.
И легко было крестьянам
Подкупить пустым карманом
Своего судью по имени Аздак.
Чтоб своих не дать в обиду,
Он обвешивал Фемиду[3]

,Передергивая, если что не так.
В черной мантии судейской,
Под защитой полицейской,
Он два года попирал закон, Аздак.

Певец.

Кончились дни мятежей! Вернулся великий князь.
Вернулась жена губернатора. Началась расправа.
Снова горело предместье. Погибло много людей.
Страшно стало Аздаку.

Судейское кресло Аздака снова стоит во дворе суда. Аздак, сидя на земле, чинит свой башмак и беседует с полицейским Шалвой. Снаружи доносится шум.

Видно, как за стеной на острие копья несут голову жирного князя.

Аздак. Дни твоего рабства, Шалва, а может быть, даже и минуты теперь уже сочтены. Я взнуздал тебя железными удилами разума, которые до крови разорвали твой рот, я хлестал тебя разумными доводами и посыпал твои раны солью логики. По природе своей ты слабый человек, и, если с умом бросить тебе аргумент, ты жадно впиваешься в него зубами, ты уже не владеешь собой. По природе своей ты испытываешь потребность лизать руки высшему существу. Но высшие существа бывают разные. И вот наступил час твоего освобождения, скоро ты сможешь опять следовать своим низменным страстям и тому безошибочному инстинкту, который велит тебе совать свои толстые подошвы человеку в лицо. Ибо прошли времена смятения и беспорядка, описанные в песне о хаосе, которую мы сейчас еще раз споем с тобою на память об этих ужасных днях. Садись и смотри не фальшивь. Бояться нечего, песня эта не запрещенная, а припев у нее просто популярный. (Поет.)

Брат, доставай нож! Сестра, закрывай лицо!
Время вышло из колеи[4]

.Знатные плачут, смеются ничтожные.
Город кричит:
Давайте прогоним богатых и сильных!
В канцеляриях — сумятица. Списки рабов горят.
Господа вращают камни на мельницах.
Заточенные выходят на волю.
Выброшены церковные кружки. Эбеновое дерево идет на кровати.
Кто мечтал о корке сухой — теперь хозяин амбаров,
Он сам теперь хлеб раздает.