Кавказский узел

Аслан посмотрел вдаль, на трассу. Там стоял белый «Порш Кайенн» и еще один джип. В «Порш Каенне» на крыше, свесив ноги в люк, сидел человек с длинной снайперской винтовкой. И этот человек был Аслану знаком.

И он увидел Аслана, потому что помахал ему свободной, левой рукой…

Дерущиеся уже разбегались к машинам, оставляя за собой битые окна, искореженные машины, которым не повезло находиться на заправке в это время, да валяющихся на асфальте не способных подняться молодых парней…

Стрелка была на Дахадаева…

Это была улица, построенная уже после 1991 года, застроена она была разноэтажными (в основном трех), потрясающими по безвкусице домами. Никакого единого архитектурного плана не было, каждый строил что хотел, здесь были реализованы самые дикие фантазии местного бизнеса на тему «что такое красиво». Кто-то возводил что-то вроде сталинской архитектуры, кто-то – зеленые купола, по виду похожие на купола мечети, кто-то красил в желтое, кто-то – в кирпичное с белым, кто-то облицовывал постройку ослепительно-яркими стеклопанелями. Висели объявления – телефоны, продажа, аренда. Тут же – реклама хаджа, тут же – реклама стройматериалов, причем на дагестанский манер многие слова были произвольно сокращены, кирп. – означало кирпич, а вот для того, чтобы понять слово ц-т, надо было быть застройщиком. Видимо, цемент. Над всем над этим была большая вывеска, гласившая:

Luksuri village.

На местной помеси английского и аварского это означало «люксовая деревня».

Но и тут на одном из домов кто-то баллончиком написал:

Смерть врагам ислама аллагьу Акбар

Тому, что имя Всевышнего написали с маленькой буквы, можно было не удивляться. Здесь вообще ничему не удивляешься.

Обе стороны разборки уже были тут, с обеих сторон, друг напротив друга, стояли джипы, по меркам России, небогатые, но по местным – крутые. Улица была перекрыта полностью, между джипами поставили стол, шли переговоры. С той стороны, откуда подъехала машина Магомеда, около нее стояли еще машины. Они надрывались фольклором и мусульманским рэпом, человек в дешевых китайских пляжных тапках лузгал семки, положив автомат на крышу машины, остальные прищелкивали пальцами в такт музыке.

– Э, тормози, да? – остановили они Аслана. – Ты кто, в натуре?

– Я друг Магомеда. Надо поговорить.

– Не видишь, Магомед занят, с людьми разговаривает…

Бандиты пригляделись к нему, один подошел вплотную.

– Чо-то ты не похож на друга Магомеда… дохлый такой. На качалку не бывает?

Аслан посмотрел в глаза бандита, потом повернулся и пошел прочь.

Ему все-таки удалось выцепить своего старого друга – он увидел Магомеда в том же самом клубе «Двадцать шесть» несколько дней спустя. Надо сказать, что Магомед поднялся. На Кавказе статус определяется по машине, и если раньше Магомед ездил на подержанной «БМВ» – «пятерке», то теперь у него был белый «Порш Кайен». Тоже подержанный – но это уже уровень как минимум бригадира…

Магомед сидел с какими-то людьми… с телками… надо сказать, что дагестанская молодежь была религиозна в основном на словах, а на деле же даже ваххабитские главари постоянно таскали в лес «невест», пускали их по кругу. А девицы, те, которые постят в джихадистских форумах, не раз прокалывались на том, что выезжали в страны Персидского залива заниматься проституцией. Легальные, что примечательно, муллы, духовные авторитеты разъясняли молодежи, той самой, что после второго раката прямо посреди намаза встает и уходит[6], что никях[7] – это помолвка с обязательным участием родителей, а не тайная и поспешная случка в лесу, на подстеленной куртке или в машине. Молодежь ничего не слушала. Она верила, что сможет сделать жизнь лучше и чище. Брала из ислама только то, что ее устраивало. Не слушала старших. И знала, что главное – это борьба…

Непрекращающаяся…

Итак, Магомед сидел с джамаатом и с телками, и похоже было, что они уже пили харам, и телки смеялись, и понятно было, что дамы эти – поведения нетяжелого и против не будут. И все было ништяк, но Аслан подошел к столу и сказал:

– Магомед, нам надо поговорить.

Магомед повернулся, хлопнул в ладоши:

– Братва, это Аслан! Самый честный человек в Махачкале. Он в жизни взяток не брал, клянусь Аллахом. И самый храбрый. Он с ментами был, я по ним из винтовки шмалял, менты попрятались, а он как стоял, так и стоит, за родные слова отвечаю…

– Да гонево, – усомнился еще один. У него было вытянутое, лошадиное лицо и короткая бородка без усов, которая его только портила, делая еще длиннее.

– Клянусь Аллахом! Ты что, в моей клятве сомневаешься?

– Да нет, брат…

– Пусть сядет за стол, кишканет! – сказал еще один. – У него, наверное, и денег особо тоже нету, раз такой честный.

– Пусть в Ахач-аул[8] валит… – не согласился другой.

– Эй, Мага, своим ротом нормально говори, да? – вдруг сухо сказал Магомед. – С гор спустился, так научись себя вести! Рога выключи!

– Не обессудь, Магомед, в мыслях не было… – сказал струхнувший парень.

– Надо поговорить

Магомед показал на стул.

– Садись. Ешь. Говори. Это мои братья, у меня от них секретов нет.