Казачья бурса

Когда мы подошли ко двору, солнце уже заходило. Не успели войти в калитку, как Иван Александрович Каханов налетел на сына, как коршун. Он сразу же стал хлестать его по чем попало хворостиной.

— Болван! Лодырь! Паршивец! — обрушились на моего друга перемежаемые кашлем ругательства. — Ты где ходишь? Я что тебе велел? Где гуси? Где гуси, мерзавец? Я тебе велел пригнать со степи гусей…

И опять удары по спине, по голове, по лицу. Ваня прятал голову в согнутых локтях, но не убегал и вдруг захныкал самым жалким образом:

— Папа, я забыл… Я пригоню гусей… Сейчас же пригоню.

Куда девались его взрослость, сдержанно-солидные манеры! Мне было очень неловко, ведь в какой-то мере и я был виноват в забывчивости приятеля: мы так увлеклись разговором.

Когда вспышка гнева Каханова иссякла и хворостина перестала скакать по узким плечам сына, Ваня тотчас же вытер слезы, оглянулся на скрывшегося в курене отца, произнес с прежней серьезностью:

— Отцу извинительно. Он расстроен жизнью и болен. Идем, друг, поищем этих отвратительных гусей.

Мы пошли в степь, пригнали гусей домой, и я получил таким образом еще час для интересного, обогащающего меня разговора.

А через неделю Ваня уехал в станицу доучиваться в двухклассном училище, и мы на всю осень и зиму потеряли друг друга из виду.

Пчелы выручили

Наша «бурса» расширялась. В двух новых классах расставили парты, для пятого класса приспособили бывшую школьную кладовую, тесную комнатку с единственным окном. Но она пока оставалась пустой, так как учеников для пятого класса еще не было.

Произошли изменения и в составе учителей. Ушел от нас Степан Иванович — его перевели в другое село заведовать церковноприходской школой. Уехал он из хутора после окончания учебного года как-то незаметно, и ученики не могли его проводить. Да и мало кто горел таким желанием: дети не льнули к нему.

На смену Щербакову из учебного округа прислали нового заведующего с женой. Эти педагоги принадлежали к категории «классиков». Оба они, Леонов и его жена, окончили учительский институт, оба преподавали в гимназии и, по слухам, из-за каких-то интриг были переведены в казачий хутор.

Иван Исаевич и Александра Николаевна совсем не походили на наших диких «бурсаков». Запомнилась мне первая встреча с ними. Уже в августе 1913 года, перед началом нового учебного года, нас, учеников, выдержавших экзамен за третий класс и пожелавших учиться в четвертом, собрали в школе. Таких желающих продолжать образование из всех трех начальных школ — одной мужской, другой смешанной и третьей женской — на весь хутор, с населением до трех тысяч, оказалось не более двадцати человек. Большинство из них были дети зажиточных казаков, лавочников, прасолов и ремесленников.

Отцу очень хотелось продолжить мое образование и, хотя он не был уверен, что сможет при одолевающей нашу семью нужде оплатить правоучение и стоимость учебников еще в течение двух лет (а учебников теперь надо было покупать втрое больше), все же послал меня для знакомства с новым школьным начальством.

Я очень обрадовался, когда увидел в школе нескольких своих прежних соучеников. Но большинства ребят, с которыми я учился во втором и третьем классах, все-таки не было. Для многих способных учеников третьим годом и закончилось образование.

Мы сидели в проветренном, освеженном за время летних каникул, заново оштукатуренном классе и ждали нового заведующего.

Наконец дверь отворилась, и вошел Иван Исаевич, а за ним — Александра Николаевна. Мы не особенно дружно встали, еще не уверенные в том, что это и есть те, кого мы ждали. Меня поразил их необычный, городской, на мой взгляд, прямо-таки барский вид. Мы привыкли видеть всегда небрежно одетого, в измятой, вылинявшей тужурке, Степана Ивановича, иногда являвшегося в класс прямо с работы на пасеке или у себя дома, небритого, часто нетрезвого, в обычной, несвежей сатиновой или ситцевой косоворотке.

Совсем иное впечатление произвели Иван Исаевич и его супруга. При их появлении класс сразу же наполнился незнакомым ароматом духов. Тужурка Ивана Исаевича из дорогого тонкого сукна, с бархатными петлицами и блестящими пуговицами, казалась только что снятой с вешалки первоклассного портного. На ногах блестели начищенные до глянца модные штиблеты. Между отворотами тужурки, опоясанная шелковым пояском, отливала светлой голубизной такая же шелковая русская рубаха. Этот вольный, с некоторым чиновничьим и вместе с тем кокетливо-демократическим лоском, костюм очень соответствовал всему облику Леонова. Широкоплечий, с длинным русацким носом и щетинистыми, росшими врастопырку изжелта-белесыми усами, он был в полном смысле интеллигентом из мужиков. И вместе с тем лицо и руки у Ивана Исаевича были холеные, бело-розовые, по-видимому, знакомые только с душистым мылом, ногти тщательно острижены.