Казачья доля: воля-неволя

– Так и бей его, пользуйся моментом! И не думай, что он делает, а думай, что ты должен делать. Поймал зрачок, и держи: видишь, он замахивается, в сторону уйди. Да не так резко, а мягко, незаметно… Не реветь! Что такое?

– Больно-а-а.

– Больно. Воинская наука только через боль и достается… А теперь все поднялись и танцуем. Идем запиночкой, с ноги на ногу переваливаемся, прыгаем, а я вам сыграю на кобзе.

Мальчишки обрадовано засуетились. Танцевать все любили. Тем более что со стороны эти танцы были странными: какие-то прыжки, какие-то вихляния из стороны в сторону, ходьба на корточках, и только Петр знал, для чего это все нужно.

Он умел играть не только на кобзе, но и на скрипке, сопилке, балалайке, одним словом, на всем, из чего можно было извлекать музыку. И голос при этом имел хороший. Так что, порой шутил, что мог бы ходить по станицам, пением и игрой себе на хлеб зарабатывать.

И чего, в самом деле, вздумалось ему поначалу сидеть в хате да горилку распивать, когда жизнь так хороша?

– Почему, как вы думаете, пластун должен на чем-нибудь играть?

Отозвался пятилетний сын второй сестры Пелагеи, Анастасии. Та сразу договорилась с зятем: всех мальчиков, что станут у нее рождаться, будет отправлять на учебу к Петру.

– Пластун – это такой казак, который разведывает, где у врага слабое место. Идет он через вражескую станицу, аул по-ихнему, играет себе, к примеру, на бандуре, и никто не думает, что он тем временем по сторонам смотрит, и все запоминает и потом возвращается в полк и командиру докладывает, а командир уже посылает верховых казаков с шашками и ружьями…

– А зачем нужна разведка? Гикнули, пошли лавой, вот вам и победа!

– Хорошо, когда казаков так же много, как и врагов. А если их намного меньше? Вон батька рассказывал, что один раз сотня казаков билась с горцами, которых было больше тысячи. И победила!

Это опять его племянник. Смышленый мальчишка. Далеко пойдет. Но, похоже, не в пластуны. Как ни учит его Петр, а терпения Гришке не хватает. Слишком горяч. В свою мамку!

Петр так сам с собой пошутил. Заметил, что от его занятий, от борьбы и подножек юные воины подустали. Некоторые даже глазки прикрывали. Пора было дать детям отдых.

В зале, проводились занятия, стояли небольшие плетеные из камыша лавочки, на которых можно было не только сидеть, но и поспать. Потому он сам уселся поудобнее и сказал жадно ловящим каждое его слово малышам:

– А сейчас я расскажу вам, как однажды в камышах сидел да черкесов высматривал. Прежде того, походил я по мирным черкесским аулам со своей кобзой, пел для них песни наши, и за то меня кормили черкешенки, да и хлопцы ихние, бывало, табачку давали. Хороший у них был табак!.. Но игра игрой, а дело делать надо. Пошел я в плавни, да и залег там. Лежу, слышу, хрустит…

– И ты его шашкой! – подсказал маленький Иван.

– Та не, кто ж шашку с собой в дозор берет?

– Не перебивай! – строго заметил ему Гриша.

– Вот я и говорю. Идет он мимо меня – вот так мое лицо, а вот так моя нога. Думаю, не дай Бог наступит. Споткнется, упадет…

– И ты ему поставил подножку! – забывшись, подсказал Гриша.

– Правильно, подножку. Думал, просто споткнется, а он возьми и упади. А я его по шее легонько – тюк! – он и обмяк. Перевернул его на спину – может, вода поднимется или что, а он захлебнется. Снял с него пояс, чтобы не давил, забрал кинжал, чтобы не порезался…

Сначала один хлопчик хихикнул, потом другой, и вскоре уже все смеялись, даже те, которые от усталости прикорнули, и теперь хлопали глазами, как совята, и нерешительно смеялись, поддаваясь общему смеху.

– Если можно не убивать, не убивай, но в бою, если вытащил шашку или нож, бей, холодное оружие не для того делается, чтобы пояс украшать, это оружие смерти…

Петр сурово посмотрел в детские невинные личики. «Чему учу детей, Господи! – мысленно проговорил он. – Ведь только защитников веры из них воспитываю. Веры, Царя и Отечества!»

– Маленькие они еще, Петруша, – мягко укоряла мужа Пелагея. – Ты бы их пожалел.

– Да какие же они маленькие? Вот Никита пока еще маленький. Когда подрастут, выламывать из них воина будет поздно… А на войне кто ж их пожалеет?

– А, может, не надо детей к военному делу приучать? – шептала ему в ночи Пелагея. – Кто знает, может, и войны никакой не будет. Чего же сынов зря дитячества лишать?

– Наука зряшной не бывает. Будет война, не будет, а дело казака защищать границы Отечества. Так всегда было, и, дай Бог, так и останется… Неужели ты думаешь, я – враг своим детям? Но они родились казаками. А ты – казачья мать… А иначе, чего ж ты все хлопцев рожаешь?

Он нежно погладил ее живот.

– Скоро еще один будущий воин народится, и батька станет его учить, как ворога извести, и самому живым остаться. Или ты со мной не согласна?

Пелагея обняла его и всхлипнула. Что поделаешь, женщины, когда они в тягости, слабее становятся. За будущего ребеночка боятся.

Глава седьмая