Казачий дух

— Прощай ухоженная Европа с привычным укладом жизни, — с нотами грусти в голосе сказал Петер, сидевший рядом с шофером на переднем сидении. Он успел насмотреться документальных фильмов о России и о Кавказе, не уступающих по накалу страстей американским триллерам. — Придется ли нам снова окунуться в твой упорядоченный ритм, чтобы довести наши замыслы до логического конца.

— Петер, не пугай женщин своими мрачными мыслями, — весело откликнулся Захар. Он чувствовал себя легко и свободно, словно собрался отдохнуть на острове Капри близ мыса Сорренто в Италии, где стоимость самой простенькой виллы исчислялась десятками миллионов долларов. — Кстати, что означает слово лапси, которым твоя мать проводила нас за ворота замка?

— В переводе с суоми это дети. Так когда-то называл нас водитель-финн, — пожал тот плечами под смущенно-лукавые улыбки спутниц. — Тебе не понравилось?

Захар посерьезнел, окинул быстрым взглядом всех пассажиров вместительного салона:

— Твоя мама, баронесса Элизабет Даргстрем, ошиблась, наши родители не заметили, как мы выросли, — твердо произнес он. — Наша задача состоит в том, чтобы добыть как можно больше сведений о войне на русском Кавказе и рассказать о ней правду цивилизованному Западу…

Трасса "Дон", бегущая через весь Северный Кавказ, была забита военной техникой, медленно текущей в одном направлении как железная вонючая река, выпущенная из доменной печи в прочные желоба. Грохотали мощными двигателями тягачи с танками на тралах, выпускали сизые клубы дыма высокие "КрАЗы" и "КАМАЗы" с артиллерийскими снарядами во вместительных кузовах. Более ходкие "Уралы" с ящиками для патронов пытались выехать на полосу встречного движения и проскочить по ней хотя бы несколько сотен метров. Сноровистые "БМП" и "БТРы" загрязняли воздух вдоль обочин синим туманом из отработанных газов, не отставали от них самоходки с зелеными стволами орудий и с лафетами, облепленными солдатами, грязными и расхристанными до невозможности. Казалось, русская армия, как пятьдесят с небольшим лет назад, снова поперла всей своей мощью на врага, только теперь она двигалась не на Запад, а на своенравный Юг, нужный ей, если рассудить по справедливости, лишь из-за немерянных амбиций неграмотных людей, дорвавшихся до власти в стране. Что можно было взять с Кавказа, кроме вечной агрессивности его жителей, способных лишь торговать на базарах своим урожаем, да сбиваться в волчьи стаи для обирания безответного опять же русского народа. Не Урал с его кладовыми драгоценных камней и металлов, не Сибирь, заполненная по самые некуда нефтью и газом, лесом и пушниной, алюминиевыми рудниками и золотыми копями. Не Крайний Север и не Дальний Восток с сундуками, набитыми теми же сокровищами, даже не Курильские острова, созданные природой из нерповых лежбищ, из красной рыбы, икры и женьшеневого корня, проросшего на них. За одни эти острова японцы готовы были отблагодарить Россию внедрением в ее никудышнюю экономику новейших технологий, постройкой современных дорог от своего острова Хоккайдо до бывшего немецкого города Кенигсберга, а ныне Калининграда, засранного опять русскими. Не соглашались русские на подобную сделку, они упорно прибирали к рукам ненужный им Кавказ с неприступными горами, покрытыми вечными ледниками, и с горскими племенами, живущими по законам каменного века.

Туда они и устремлялись всей своей железной мощью, подтолкнутые власть предержащими. И народ привычно поддерживал эту акцию, здравому смыслу противоестественную, выражая свой патриотизм и посылая проклятия "тупорылым чуркам", ни в чем не повинным, стремящимся лишь к своей независимости. Впрочем, народ в России во все века одобрял ввод войск на чужие территории: в Афганистан, такой же отсталый, в Венгрию, в Чехословакию, в Польшу, на далекую Кубу… Он не стеснялся доказывать, что сила главнее ума, и находил своему разумению поддержку среди эмигрантских сообществ, разбросанных по всему миру. Не здесь ли крылись истоки такого качества, как ностальгия, которому русские были подвержены больше всех наций в мире? Ведь сила подразумевала круговую поруку, соборность. Другие же нации стремились отдалиться и подняться над толпой. И хотя русских нельзя было назвать глупыми — все-же из двадцати восьми открытий мирового уровня двенадцать принадлежали им — разрыв между умом настоящим и обыденной серостью был в России весьма велик.

Но никто из четверых искателей приключений не хотел задумываться над подобной аксиомой, потому что известно, чем человек патриотичнее, тем больше над ним довлеют чувства. Именно чувства толкнули их на поездку в Россию. Ведь здесь зачиналась их родословная, отсюда шли их корни. И сами они ощущали себя русскими, плоть от плоти своего народа. Это было главным, хотя именно главного они не могли осознать в силу той же наследственности.