Казачий дух

Оба отряда разделились, каждый из них взялся прокладывать свою дорогу к одному для всех месту, и каждому участнику операции хотелось первым дотянуться до главных вождей абреков. А вокруг кипела битва, противники успели разбиться на множество небольших групп, внутри которых рекой лилась кровь. То один, то другой всадник вдруг вскидывал руки и мешком падал с седла на землю, где его добивали лошадиные копыта. Отчаянные крики со звериным ревом сопровождались звоном булатных клинков, снопы искр вспыхивали над головами воинов и осыпались на их черкески, затмевая солнечный свет. Скоро исход поединка стал зависеть не от умения удальца джигитовать клинком и не от гибкости его тела, потому что усталость начала уравнивать всех, а от того, как поведет себя под ним его верный конь. Если лошадь не теряла разума и знала наперед, куда ступить копытом, то смерть обходила этого всадника стороной, потому что конь не спотыкался о трупы, успевшие усеять траву на горном склоне. А если животное выкатывало глаза и двигалось только за счет инстинктов, то на таком воине можно было ставить крест. Казачьи скакуны, вдобавок, были приучены вскидывать передние ноги и подковами просекать противникам бедра, вместе с боками их коней. Горцы, знавшие про эти особенности, старались сначала саблями отсечь им ноги, а потом добить хозяина, падавшего с седла. Но и тогда терца невозможно было взять голыми руками, прежде чем скатиться на землю, он успевал дотянуться острием клинка до любой части тела абрека и нанести ему глубокую рану. В отличие от кавказцев, поддававшихся эмоциям, хлеставшим у них через край, казаки никогда не теряли самообладания. Вот и сейчас абреки, имевшие преимущество от неожиданности своего нападения, стали увязать в рядах терцов, сумевших сдержать их плотные ряды и даже начавших их теснить. Все чаще можно было увидеть, как горец, растративший боевой пыл, отскакивал в сторону и принимался вертеть головой вокруг в поисках спасительного укрытия. Его не находилось, потому что крутой склон горы был открыт всем ветрам. Зато черные глаза джигита натыкались на не менее жгучие взоры мюридов, не выпускавших ситуацию из-под своего контроля. К ним-то и рвались отряды Панкрата и Захарки, упорно пробивая толстую стену из воинов аллаха. Этих главарей надо было уничтожить во чтобы то ни стало, тогда разметать по ветру всю армию абреков, состоящую из более чем двух тысяч человек, не составило бы большого труда.

Сотник Савелий, рубившийся вместе с червленцами на левом фланге, понимал это как никто другой, рядом с ним управлялись с шашками, как с осколками молний, два его сына. Чигирька вырвался вперед, забыв обезопасить свой тыл, его сразу окружили несколько разъяренных горцев. К старшему брату на помощь ринулся Гришка, но ему никак не удавалось пробиться сквозь плотные ряды врага. Савелий не спускал глаз со своих сыновей, он давно бы пошел на выручку обоим, если бы его самого не связали боем злые чеченцы. Наконец ему удалось отойти за спины подтянувшихся казаков со свежими силами и сотник стал продираться к младшему сыну Гришке.

— Батяка, мы тут управимся, — крикнул отцу малолетка. — Идите на подмогу к атаману.

— А где Панкрат? — приподнялся в стременах сотник.

— Глянь вверх по склону, уже к наблюдательному пункту Шамиля подбирается.

Савелий и сам успел заметить, как отряд из двух десятков храбрецов, оставляя позади себя широкий коридор, рвется к возвышению, на которое успел взобраться третий имам Чечни и Дагестана. Мигом оценив обстановку, он подвернул рукава черкески:

— Вместе, Гришка, мы и пойдем к нему на помощь, — сотник поискал глазами жертву и отпустил поводья. — А пока я и тут пригожусь…

Савелий вихрем налетел на окружавших младшего своего сына абреков, повернувшихся к нему спиной, он взмахнул клинком и опустил его на лохматую папаху, прикрывавшую неправильной формы голову. Такие головы, похожие на чугунки, были у кумыков из высокогорных аулов. Удар получился столь стремительным, что папаха не просела и на вершок, зато сама голова развалилась на две половины, как перезревшая тыква. Второй горец не оглядываясь полоснул саблей по воздуху, едва не зацепив концом по лицу сотника, видимо, он краем зрачка уловил высверк лезвия на солнце. Савелий без замаха и с оттяжкой провел шашкой по руке, которую абрек приготовился подтянуть к себе, затем заставил скакуна вторгнуться между крупами лошадей обоих противников. Прикрываясь их телами как щитами, связал боем еще двоих кавказцев, пытавшихся срубить его младшего сына. Теперь Гришке стало полегче, да и враги, заметив, что к казаку пришла помощь, ослабили напор. Скоро один из них упал с седла с распоротым животом, еще один лишился пальцев на руке, не успев увернуться от скользящего удара лезвием по ручке его сабли. Открылся узкий проход до Чигирьки, крутившегося во вражеском кольце как белка в колесе.

— Батяка, давай станичникам сигнал на сбор, надо пробиваться до дядюки Панкрата, — перевел дыхание хорунжий. — Иначе наших кровников порешат без нас.