Казачка

— Нонна, доверяю только тебе: каждую неделю буду вам пышки печь, только не трогайте Гарика!

— Я его не трогаю. Мне вообще все до лампочки — я отличница, на Доске почета вишу… А Гарик ваш скачет от одной к другой.

— Он сказал: люблю Мордюкову.

— Брешет! Ладно, давайте пышки. Приносите каждую неделю, и мы Гарика спасем…

Вот так бывает: у меня сердце колотится оттого, что пышки едим и еще на вечер останется… Приезжаем в общежитие, на плитке целое ведро булькает с пшенной кашей. Это Сережка Пыров где-то «скоммуниздил». Где — не наше дело. Спрашивать не полагалось. Потом мы усаживались с отличниками натуральными и наседали на них, чтоб те рассказали содержание «Бесов» Достоевского или пьесы А. Н. Островского. Обычно задают на лето прочесть, но разве летом откроешь книжку? Мама родная, а на танцы к морячкам, а в море покупаться, а рыбы или раков половить? Какой там Достоевский… Оглянуться не успеешь, как мама уже собирает тебя в Москву. Но эти наши читаки-отличники здорово пересказывали произведения. Бывало, и два, и три расскажут. А мы ухитрялись четверки получать на экзамене.

Однажды стою я на бортике бассейна — шли занятия по плаванью. Ростислав Васильевич, наш физкультурник, подплывает, пальцем подзывает наклониться к нему. Я наклоняюсь.

— Ты у гинеколога была?

— Зачем это? — подтягиваю купальник.

— Ведь ты беременна. Пойди в медпункт и возьми направление.

Я закрыла руками свой живот и побежала в раздевалку.

Там села на кучу какого-то инвентаря, задумалась.

— Переоденься, ты вся дрожишь, — крикнул на меня староста.

Я медленно переоделась — и в медпункт. Случилось это на четвертом курсе. Профком в очередной раз схватился за голову: куда девать? Общежития два — женское в Москве, возле метро «Кропоткинская», мужское в Лосинке. Там как раз и была резервная, четырех-пяти метров, комната для тех женатых студентов, которые ждут ребенка.

Я наведывалась в Лосинку, присматривалась: висят пеленки на веревке или нет? Было такое правило: диплом защитил — и айда на простор, снимай угол или к чьим-нибудь родителям просись…

Наконец входим в долгожданную комнату. Две «солдатские» кровати, стол, печка — отлично! Муж с Евгением Ташковым нанялись пилить дрова дачникам, чтоб купить приданое для будущего ребенка.

Я бегала по двум этажам, на кухню, в умывальник. Жарила на рыбьем жире картошку. Все немного морщились от запаха, а мне он не мешал: плохо ли — рыба и картошка вместе. На второе — кипяток из пол-литровых банок.

Я шустрая была. Стал живот увеличиваться, я поддерживала его руками, но бегать не переставала. Вокруг меня были веселые мальчики. Я им подкину какую-нибудь шутку — хохочут, аж потолок дрожит. Характер у меня был тогда золотой — легкий, веселый, покладистый, все без исключения меня любили. К примеру, Сергей Параджанов. Бледный он был и худой, одежда без цвета и формы. Он шастал все время по комиссионкам, искал «счастья»: кулоны, броши, разные золотые изделия. Антиквар!

Однажды мы собрались все на кухне и варим «че нито».

Сергей входит с интригующей улыбкой и достает из кармана зеленую, с золотыми точечками-глазами собачку. Моя неуклюжая рука потянулась: «Ой какая!» И с концами!.. Уронила я, разбила бедную собачку.

— Эх, мама Нонна, что ты наделала! — охнул кто-то.

А Сергей засмеялся, негромко, беззащитно:

— Ничего, найдем еще…

Я чувствовала ценность утери, но он замял происшедшее, вынув из-за пазухи вяленую воблу.

— Ура!

Тем дело и кончилось.

Прибегаю однажды из института. Муж остался там в шахматы поиграть. Вдруг меня как скрутит в узел!..

— Ой, ой, мальчики, мальчики, помогите!

Ребята несмело подошли к открытой двери, взглянули на меня, скорчившуюся. А боль внезапно отпустила.

— Все прошло, слава богу!

— Что с тобой?

Входят несколько человек во главе с Марленом Хуциевым, я сижу смеюсь… И вдруг снова: «Ой! ой!» Марлен выпроводил всех в коридор, в приоткрытую дверь наблюдает за мной. Тишина. Появляется комендант, с трубкой.

— Не паникуй, к утру родишь.

Ушли. Лежу, смотрю в потолок. Опять как даст в поясницу молотком, я снова в крик: «Ой, ой!» Слышу, в комнате против нашей ключом кто-то дверь открывает. Я кричу, как родственнику:

— Ваня! Ванечка! Беги звони! Я, наверное, сегодня всё!

— Сейчас, сейчас!

Куда побежал, не знаю. Чередование «Ой!» с тишиной, подходящих к двери и уходящих мальчиков. Наконец прибегает Ваня и успокаивает:

— Сейчас, Нонночка, они приедут сюда роды принимать! Я сбегал на мебельную фабрику и дозвонился!

— Как — сюда?!

Я испугалась, заплакала. Вижу, сквозь толпу ребят протискивается мой муж. Он раздражен: сколько вокруг чужих… Стал надевать мне ботинки, с досадой ворчит: «Зачем они здесь? Это наше дело… Сейчас поедем в Москву. Машина стоит внизу…» Как ни крутилась в машине, а про счетчик не забывала: надо же платить!