Казачка. Т. 1 (СИ)

— Вы, я вижу, ребята умные…

— Да уж, не дураки.

— Но и мне надо как то свободу маневра иметь. А иначе, какой бизнес?

— Ты о чем?

— О том, о чем вы думаете. О дефиците доверия.

— Такой расклад, братка.

— Надо сделать так, чтоб всем было…

— Короче, кто в залоге?

— Я голый…

— Мать у тебя есть.

— Вы серьезно?

— При таких рамсах, братка, все серьезно.

— Понял

— Вот и хорошо, где мама твоя, мы знаем. И не забирай ее никуда. Если что, не обессудь.

Дима понял, что в этом жестоком мире, это теперь единственно возможное тонкое зыбкое соединение, куда включились жизни дорогих ему людей… Маринки, ее сестры, его мамы. И никак иначе, вынув кого либо из этой более чем странной электроцепи, включить систему было теперь нельзя.

Впрочем… Мама об этом никогда не узнает.

А если узнает, то всем уже будет все равно.

Мама теперь была залогом его Димы честности по отношению к черным подполковникам. Все понимали условия игры, но никто не объявлял их в слух. Такая петрушка.

Самому Диме оставаться у них нельзя. Отдаст деньги — убьют и оружия Султану посылать не станут. Но их надо мотивировать второй частью денег. А здесь — они не верят Диме. Колонна уйдет, а он смоется, и денег не отдаст.

Поэтому по компьютерному умолчанию в игру вводился залог в виде мамы. Сорвется платеж — за пять тыщенок киллера — всегда наймут. И дело это здесь не хитрое.

Так что, Димка должен был как только получит по телефону подтверждение от Султана, послать своего курьера — попку, с пакетом денег. И тогда все разойдутся… Только б не сорвалось!

10.

Рядовой Пеночкин служил трудно. Наверное, оттого, что характер у него был смирный. Никого не хотел обижать. А вот его обижали все кому не лень.

Выражаясь армейским языком — «чмурили». И как своего — ждал рядовой Пеночкин приказа на увольнение нынешней банды дедов-дембелей, ждал, когда они обопьются своей водки, как от пуза напились на недавнюю еще стодневку, и как напоследок вдоволь покуражившись, разъедутся наконец по домам и станет ему — рядовому Пеночкину тогда полегче… А там, через годик и сам уже начнет считать деньки, по сантиметру отрезая каждый вечер от ритуального портновского метра.

А пока. А пока — очень трудно дается ему эта служба.

Вот ставят машины на «тэ-о». На техническое обслуживание, значит. Ну, помыть, естественно, поменять масло в двигателе, если надо, то и в трансмиссии масло поменять. Зажигание, клапана отрегулировать. То, да се… И ладно свою машину — это, как говорится — святое. Но ему — Пеночкину приходится каждому деду-дембелю машины обслуживать. Причем самую трудную и грязную работу выполнять. Колесо зиловское перемонтировать — наломаешься, кувалдой так намашешься, что и девушки уже не снятся.

Как вечер, в казарме едва покажешься, а дедушка — Панкрат — этот ефрейтор Панкратов сразу на него, на Пеночкина, — ты че, дух, совсем припух что ли? В парке работы нет? Дедушкину машинку давай иди помой. И в кабинке, чтоб дедушке было уютно сидеть — прибери.

И ладно только бы мыть. Мыть — дело не трудное — прыскай себе из шланга, да думай о своем. О маме, о девчонках-одноклассницах. А то ведь, заставят тяжести таскать. Те же аккумуляторы. И что самое обидное — его же аккумулятор новый с его же Пеночкина машины — дед-Панкрат заставил на свою переставить, а ему старый свой отдал. Теперь у Пеночкина машина заводится только с буксира. Мучение по утрам. И глушить нельзя. А горючку — те же старики у него же молодого и сливают. Так что и глушить нельзя, а и гонять мотор тоже — соляры всегда в самый обрез. А прапорщики Крышкин и Бильтюков — что по снабжению и по ремонту, те все видят, а только посмеиваются. И ротному — капитану Репке… Фамилия у него такая — капитан Репка, так чтоб ему пожаловаться — ни-ни! Себе же хуже будет. А капитан ругается! Опять Пеночкин заглох на марше. Сниму с машины — пойдешь в караульную роту — через день — на ремень. А там — с ума сойдешь, да и деды там еще сильней лютуют.

Иногда думалось, — вот стану я дедом. И что? Неужели тоже буду молодого чмурить-гонять? Ну, до этого надо еще служить и служить.

Маме Пеночкин не жаловался. И девчонкам… Пеночкин переписывался с двумя одноклассницами. Но не были они его девчонками в том понимании, как это принято в армии, мол девчонка, которая ждет. Ни с Танюшкой Огородниковой, ни с Ленкой Ивановой ничего у него не было. Просто переписывался, и это грело. Очень даже грело.

Маме вообще по жизни досталось. Отец их бросил, Пеночкину еще пол-годика тогда только было. А у ней еще баба Люба парализованная. Так и металась мама между фабрикой да приусадебным огородом. И Пеночкин рос мальчиком болезненным. Сколько мама с ним насиделась в этих бесконечных очередях к докторам!

Так и зачем маму теперь мучить и расстраивать рассказами про деда — Панкрата?

Все у меня нормально. Здоров. Служу как все…

И когда перед стодневкой деды наехали на него, мол пиши мамане, чтоб денежный перевод прислала, он — Пеночкин, не поддался. Так и сказал, — нет у нас денег, нищие мы с мамой. С меня, хотите — кожу сдирайте, а матери писать не стану.

И отстали от него. Врезали пару зуботычин, и отстали.