вал и так й этак. ' Ничего не мог выдумать. Но вот, наконец , уже дней через десять после первого предложения о продаже половины вотчины, зовут его опять в Мал°р°ссий-ский Приказ. '
Стал лицом к лицу Тимофей Васильевич с Ларионом Ивановым.
Ларион Иванов, сидя за' своими бумагами, сказал вошедшему к нему Тимофею Васильевичу:
— Ну что, господин бывший черниговский воевода: дела-то наши не хороши. Как то выпутаемся мы от доноса, что прислал на твою милость черниговский полковник от всего Черниговского полка и от города Чернигова войта и бурмистров, и райцев, и всего мещанства и поспольства? Как ты думаешь об этом, господин бывший воевода!
— Ларион Иванович, отец родной! — проговорил сквозь слезы Чоглоков: — Я ведь твоей милости бил челом и в почесть подал, что можно было. Тогда положили всему тому погреб.
— Э, нет, батюика Тимофей Васильевич! — сказал Ларион Иванов. -- Мы тебя только выписали из Чернигова, вместо того, чтобы там на месте розыск чинить над тобою! Было бы для тебя не лучше, коли б мы, оставивши тебя в Чернигове, новому воеводе приказали над тобой разыскивать. Новому Е15;зводе захотелось бы показать: — вот-де какие дурные воеводы до него там были, а он не таков, и таких дел за ним н§_ чаять худых! Тебя, голубчика, может быть, посадили бы там в тюрьму, а те черниговцы, как бы стали их допрашивать, навряд бы твою милость оправили. теперь — вот хоть с этой бабенкой, что у нас тут сидит внизу. Видишь, черниговский полковник написал про какую-то там у них жонку Белобочиху, будто она, при свидетелях, полковых старшинах, говорила, что ты ее подговаривал привести к тебе Анну Кусовну для блудного де-
- ла. А потом эта самая Анна пропала безвестно. и очутилась в твоей вотчине замужем за твоим человеком, и вот видишь, что на тебя показывает. Мы начнем розыск чинить о сем. Да и то еще: в челобитной черниговской пишется, твоиде стрельцы ходили по дворам мещанским и козацким и подговаривали жонок и девок тебе на блудное дело. И об этом пошлем в Чернигове разыскать, оттого что это сходится с делом об этой жонке Анне. А что скажут по этому розыску — тебе лучше знать! Не дай Бог, да скажут что-нибудь недоброе — тогда тебе, Тимофей Васильевич, будет ух как плохо! Великому государю наверх в докладе пойдет. Как бы твоей милости не пришлось ехать в дальние сибирские городы, да еще, может быть, и не воеводою, а поверстают в дети боярские, либо еще пониже. Вон еще при боярине 'Матвееве, как нашим Приказом управлял, что сталось с Дёмкою Многогрешным. Тот был гетман, повыше тебя, воеводы. И дел за ним не бывало таких, как за тобою!
— Батюшка, Ларион Иванов, отец родной, кормилец! Власть твоя и воля' твоя. Не погуби. Смилуйся! — завопил Чоглоков и повалился к ногам думного дьяка.
Ларион Иванов сказал:
■— Встань, Тимофей Васильич! Одному великому государю подобает кланяться в землю, а я ведь не великий государь твой, я только дьяк его царского величества.
Тимофей Васильевич встал и продолжал плакать; он совсем растерянный стоял перед думным дьяком. Ларион Иванов продолжал:
— Ты, батюшка Тимофей Васильич, не глуп человек и ведаешь, как на свете ведется между людьми. Все мы, грешные, охочи творить добро наипаче тем, что нам его творят. На том, сударь, весь свет стоит и тем держится, что мы один другому тяготы носим, один другому угодное творим, и коли мы к людям хороши, так и люди к нам также хороши. Ты испугался розыска над собой и бьешь мне челом, чтоб я заступился за тебя; а я, намедни, коли не забыл, бил челом твоей милости, чтобы ты изволил продать мне половину твоей Пахровскай вотчины. Однако, ты на мое-челобитье не подался и меня не пожаловал. Теперь же ты вот мне бьешь челом о своем деле. Что же, как думаешь? И мне поступить с тобою; как ты со мною поступил: не податься на твое челобитье! '
Батюшка, отец родной! Смилуйся! Ведь половина моего состояния родового, кровного! — вопил Чоглоков.
— На это я вот что тебе скажу, любезнейший мой Тимофей Васильич, — сказал думный дьяк. — Человек ты книжный, и, конечно, читывал, как в святом писани говорится: лучше калекою войти в царствие Божие, чем со всеми целыми удами быть ввержену в геенну огненную. И ты ныне поступи так, по сему премудрому словеси. Лучше тебе, мой дорогой, потерять половину своей вотчины и остаться жить в покое с другою ее половиною, чем, владеючи обеими половинами, быть загнатым туда, куда Макар телят не гоняет. Все равно не будешь тогда воло-деть своею вотчиною: достанется кому-нибудь другому из твоего рода, а' то, может быть, еще и отпишут на великого государя. А коли начнется над тобою строгий, правдивый розыск, так тебе в те поры несдобровать. Это я наперед вижу, да и ты сам, Тимофей Васильевич, лучше меня это видишь и знаешь.
— Бери, батюшка! — возопил Чоглаков и ударил себя о полы руками. — Бери, только выручи.