Казаки на Кавказском фронте 1914–1917

Черный сидит на лошади неуверенно, но, видя своих кавказцев, старчески приятно улыбается старым сослуживцам-офицерам. Думаю, что войсковой старшина Черный сам напросился сопровождать генерала Калитина, чтобы повидаться с родным полком.

И добрый старик Калитин разыграл его и перед нами.

— Я его, старую перешницу, гоняю верхом в хвост и гриву… Пусть знает, что такое война! — громко, визгливо острит он. И мы уже все смеемся, слушая веселые шутки Калитина, как смеется и он сам, и старик Черный. Он все это говорит, кричит с коня, при этом ерзает в седле, словно хочет показать нам свое молодечество, приобретенное в Туркестане с «Белым генералом» Скобелевым, при котором он был мальчиком-добровольцем.

Душевный был генерал Калитин — Петр Петрович, как часто любовно его называли. И мы были очень рады и польщены, что наш героический командир полка полковник Мистулов так близок к командиру корпуса, достойно оцененный последним еще в далекие годы.

При отличных начальниках так легко было служить! И в этом на первом месте стоял Мистулов, наш командир полка. Но вот Мистулов в другом облике.

В районе расположения одного пехотного полка арестован казак нашего полка, якобы «за грабеж». Командир этого пехотного полка задержал казака и донес в штаб корпуса, прося предать его военно-полевому суду. Начальник штаба корпуса запросил — нашего ли полка казак? Казак был наш.

— Пишите, Федор Иванович, — нервно говорит мне Мистулов и диктует. И я пишу отношение на имя начальника штаба корпуса, почти дословно, следующего содержания: «Казак моего 1-го Кавказского полка не может быть грабителем. Если он был в чем-то пойман, то его надо препроводить в его же полк и передать в распоряжение своего командира полка, а не задерживать у себя и не требовать преданию военно-полевому суду. Казак находится два года на войне. С полком он исколесил почти пол-Турции, и здесь после стольких побед предавать казака военно-полевому суду недопустимо. Требую немедленно же отпустить казака в свой полк. Если же командир пехотного полка не исполнит этого, то я, командир 1-го Кавказского полка полковник Мистулов, готов лично отвечать за своего подчиненного и готов дать любое удовлетворение этому командиру. В войне против японцев — в конной схватке с их пехотинцами — на третьем ударе я сломал свой клинок шашки „гурда“, почему для защиты чести своего полка скрещу свою шашку всегда».

Словом, он предлагал дуэль, если казак не будет отпущен. В особенности он был задет фразой, что «казаки и тут продолжают грабить».

Что казак мог украсть что-то у турка — дело нормальное. На войне многие грабили, но под видом «реквизиции» — фураж для лошадей, скот для довольствия людей и прочее — такова психология войны, ведь сама война есть насилие. Но предавать казака за это военно-полевому суду, да еще случайно пойманному, было просто несправедливо.

Тон письма был вызывающий. Подписал — отправили. И каково же было мое личное удивление и радость, когда к вечеру этого же дня казака отпустили и он прибыл в полк без всяких последствий за свой проступок.

Мистулов не пожелал даже повидать и допросить этого казака. Ему, Мистулову, как я думал, надо было подчеркнуть этим, что там, где он командует, не может быть преступления. А если что случится в его полку, то он сам есть и судья, и каратель, и отец-милостивец, но никто другой.

Начальник штаба корпуса, несомненно, доложил об этом генералу Калитину, и последний, исключительно глубоко ценя и любя Мистулова, любя, как сына, с давних пор, зная его честность и гордый нрав, приказал отпустить казака.

Во всяком случае, это было характерно для Мистулова: для защиты чести полка он готов был пойти на многое.

О боевых наградах офицерам и казакам

Получено распоряжение: «щедро представить господ офицеров и казаков к боевым наградам за подвиги, совершенные в Мемахатунской и Эрзинджанской операциях».

По положению о наградах на каждого офицера и казака надо представить наградной лист с точным описанием подвига. И надо написать так, чтобы этот подвиг признали и штаб дивизии, и штаб корпуса, и штаб главнокомандующего Кавказской армией. Утверждения о награждении Георгиевскими крестами подхорунжих, урядников и казаков исходили от командиров корпусов, а награждение господ офицеров — только от главнокомандующего. На казаков наградные листы писали командиры сотен, а на офицеров обыкновенно полковой адъютант. Но как можно «отличить» в подвиге кого бы то ни было, когда весь полк ведет пеший бой или весь идет в конную атаку?