Казаки. Происхождение. Воинские традиции. Государева служба

Спросите мнение о казаках, оставшееся у таких доблестных начальников, как маршалы Сульт, Жерар, Клозель, Мэзон, генералы Моран, Лалеман, Пажоль, Кольбер, Корбино, Ламарк, Преваль, Домениль и другие, у всех настоящих офицеров, наконец. Они вам расскажут, что легкая кавалерия, такая как казачья, окружает армию сетью непреодолимых постов и пикетов, которые донимают неприятеля, почти всегда наносят ему урон и почти никогда не несут его сами, полностью и безоговорочно достигая цели, которая должна ставиться перед всякой легкой кавалерией…»

«Зимой 1855/56 года в Крыму, – рассказывает полковник Гишар, – наши войска, расположившиеся в Евпатории, постоянно видели перед своими передовыми линиями одиночного казака, следившего за каждым их движением, а подальше жалкую палатку, укрывавшую пост, к которому он принадлежал.

Когда отряд выступал из лагеря, стоило голове нашей колонны выйти за линию аванпостов, как маленький пост вскакивал на лошадей и удалялся, оставаясь притом на дальности пистолетного выстрела турецкой кавалерии, осуществлявшей разведку. Мы двигались вперед, и сила этого поста увеличивалась по мере того, как он отступал; через один-два километра он насчитывал уже сотню (эскадрон); а еще дальше – три или четыре. В восьми или десяти километрах мы находили одиннадцать казачьих эскадронов и артиллерию. Мы останавливались, выкатывали орудия на позицию, и русские отступали за пределы дальности стрельбы наших пушек. Мы возобновляли движение, а вечером разбивали лагерь напротив многочисленных артиллерийских батарей и сорока эскадронов кавалерии. На следующий день мы продолжили движение и к концу дня наткнулись на позицию, ощетинившуюся батареями и защищаемую русской обсервационной армией, которая, своевременно предупрежденная, успела покинуть места дислокации и развернуться в боевую линию; недостаток воды, впрочем, принудил нас к отступлению.

Русские проводили нас артиллерийскими залпами, и, по мере того как мы отходили, казалось, что их вся армия, от которой мы удалялись, таяла; так что, вернувшись вновь в свое расположение в Евпатории, мы вновь видели лишь маленький пост, вновь установивший свою жалкую палатку, и неизменного казака, продолжавшего наблюдать за нами на границе дальности ружейного выстрела наших часовых, словно он никогда не покидал этого места…»

«Терпеливый, воздержанный, неутомимый, храбрый до безумия… – говорил о казаке Тревенек. – В балканских снегах и под палящим солнцем туркестанских степей он равно стойко переносит голод, жажду, жару и холод. Среди всевозможных опасностей и лишений его всегда видели улыбающимся доброй детской улыбкой, стоически непоколебимого в своей вере в Бога и в преданности царю…»

Наконец, Александр Стурдза, бывший внимательным наблюдателем казачества, заявил:

«После рассмотрения различных классов русского общества мы подходим к казачеству, племени вольному и воинственному, предприимчивому в дни мира, великолепному на войне, являющему собой соединение народа с армией, переходный тип от земледельца к воину.

Порождение долгих столкновений и ожесточенных войн между русскими, поляками, турками и татарами, длившихся несколько веков, казаки в основном русские по языку, но отличает их смелость. Запорожцы, донцы и уральцы – все они прирожденные воины. Закон империи сделал их главным занятием военное ремесло. Они подсудны исключительно военному трибуналу и обязаны государству несением службы, как во время войны, так и в мирное время. Призванные защищать границы, участники всех предприятий русской армии, казаки, под командованием и управлением начальства, назначенного императором, сохраняют свою личную свободу. Когда Екатерина II ввела в Малороссии крепостное право, она поостереглась распространить эту мертвящую систему на малороссийских казаков.

Это ландвер[6], рожденный почвой и народными традициями, тщательно сохраняемыми в войсках; мощный ресурс, который лишь улучшили, нисколько не лишив его гибкости. Образец всякого военного поселения. Казацкий народ повсеместно пополняется за счет принятия в него новых добровольцев. Его существование вызывает удивление и восхищение.

Неизвестно, как объяснить эту магию казацкого имени, делающую тех, кто его носит, в равной мере способными и к сельской жизни, и к грому сражений. Действительно, путешественник, посетивший берега Дона, найдет там на каждом шагу богатые виноградники, возделанные поля, деревни или станицы, настоящие гнезда доблестных воинов, виноградарей и землепашцев. Пусть оттуда он отправится осмотреть Кавказскую оборонительную линию и увидит железную сеть, выкованную казаками, ежегодно вступающими в схватки с суровыми горцами, то оттесняемыми в свои горы, то затопляющими окрестные равнины.