Казаки-разбойники

И Любке уже не жалко отца, а жалко маму. Потому что это неправда — мама не низкая, мама хорошая.

Мама кричит своё, отец — своё, а Любка — что же она может поделать? Кто говорит, того в это время она и не любит, и от этого больно и тоскливо.

Люба сползает с дивана, тихонько выходит в коридор, хорошо, что у соседей громко играет радио. Густой, как смола, бас поёт: «Бездельник, кто с нами не пьёт», а Любке слышится: «Без денег, кто с нами не пьёт». Она натягивает шубу, а шапку завязывает уже во дворе и машинально расправляет красные ленты, чтобы получился аккуратный бант у щеки.

Длинный пустой двор, никто не выйдет. Жёлтым и оранжевым светятся окна наверху. У Лёвы Соловьёва задёрнута штора. У Риты тоже, там, наверное, ужинают. Ритин отец вчера приехал в своём почтовом вагоне, и опять вся семья ужинает вместе. Значит, Рита не выйдет.

Люба подходит к Белкиному окну. Хорошо бы, случилось необыкновенное и Белку отпустили бы во двор. Ну и что же, что поздно, бывают же чудеса. Например, Ольга Борисовна посмотрит на часы, а они стоят и показывают, что ещё рано. И она скажет:

«Белочка, детка, пойди прогуляйся, пока я оладышков напеку. Зайди за Любой и поиграйте. Только далеко не отходи, перед окном гуляй, я буду тебя видеть».

Но в окне Люба видит, что Ольга Борисовна убирает со стола, а Белка сидит с ногами на стуле и заплетает в косичку бахрому от скатерти. Вид у Белки задумчивый и сонный, она сейчас, наверное, ляжет спать. А Дмитрий Иванович, Белкин отец, сидит, прислонившись спиной к печке, и во всю величину развернул газету. Он красный; наверное, вспотел. Ольга Борисовна всегда жарко натапливает, потому что у них подвал и если плохо топить, будет сырость. Дмитрий Иванович сидит в нижней рубахе с треугольным вырезом, а голова, наголо обритая, блестит.

Может быть, постучать в окно? Ольга Борисовна сначала вздрогнет, а потом, может быть, позовёт Любу к ним. И она сядет рядом с Белкой и о чём-нибудь поговорит или просто так посидит. Ольга Борисовна скажет:

«Любочка, хочешь какао?»

А Любка вежливо откажется:

«Спасибо, я не хочу».

Но Ольга Борисовна догадается, что Любка просто так, и скажет:

«Я тебя прошу, выпей с Белочкой, она так плохо кушает, а за компанию и она выпьет».

Какао будет горячее, розовато-коричневое, а сверху соберётся сморщенная тонкая пенка. И Любка будет дуть в стакан, и Белка тоже сложит губы трубкой и будет дуть, и пенка будет отодвигаться к другому берегу…

— Ты нам не нужен! — несётся из форточки.

Любка быстро смотрит вдоль двора. Во всю длину сразу. Никого нет. Она вздыхает, залезает на скользкий железный подоконник и плотно прикрывает форточку. Запереть задвижку с улицы нельзя, и форточка может в любой момент сама открыться. Любка стоит в темноте и, подняв голову, караулит форточку. Если надо, опять закроет. Пальцы на ногах мёрзнут, Любка приплясывает и по-извозчичьи хлопает красными варежками. Гулко отскакивают от высоких стен Любкины хлопки. Железный подоконник звенит, как корыто.

Теперь во дворе ничего не слышно. В комнате мечутся по занавеске две тени: длинная — папина, коротенькая — мамина. И по тому, как напряжённо движутся тени, Любка понимает, что ссора не остывает. Она не прекратится долго-долго. Кто в это время говорит, того Любка и не любит. То не любит маму, то папу. А другого она в это время жалеет. Но всё равно получается, что больше жалко маму.

«Хорошо бы, он ушёл, — думает вдруг Любка. — Мы бы жили с мамой, и не было бы скандалов — никогда, ни одного. А как же в школе? «Где твой папа?» — «А у меня нет папы». И во дворе: «Где твой папа?» Почему-то все на свете люди хотят обязательно во что бы то ни стало знать, где твой папа.»

Лёва влюбился в Валю

Весной весь двор начал влюбляться. Первым влюбился Лёва Соловьёв. У него светлый косой чубчик; когда Лёва бежит, играя в казаки-разбойники или в двенадцать палочек, волосы сдувает вверх, и виден лоб, белый, незагоревший.

Лёва влюбился в Валю Каинову. Он ничего никому не сказал, и Вале ничего не сказал, но почему-то во дворе узнали, что Лёва влюбился.