Казаки-разбойники

Дома тепло, гудит в печке огонь, и сквозь дырочки в дверце видно рыжее пламя. А если открыть дверцу, можно смотреть и смотреть, потому что огонь живой и всё время разный. Вот он снизу облизнул полено, как человек облизывает мороженое. И опять к этому полену подобрался, и уже оно внутри огня, потрескивает и накаляется всё ярче, всё оранжевее, и другие поленья жгучего красного цвета — совсем не похожи на те, что мама и Люба принесли из сарая. Те были мокрые, тяжёлые, ни капли не красивые. А на эти, в печке, Люба смотрит, смотрит и насмотреться не может. Она придвигает низенькую скамеечку к самой печке и ворошит внутри кочергой; искры летят вверх, как золотые мухи. «Докуда они долетят?» — думает Любка и пытается заглянуть в печку поглубже. Но лицу горячо, не заглянуть никак. Мама входит и приносит из кухни дымящуюся кастрюлю. Вкусно пахнет варёной картошкой.

— Садись за стол, — говорит мама.

Любе давно хочется есть, она проглатывает слюну и говорит:

— Я не голодная, я попозже. Ладно, мам?

Маму не проведёшь, она всё понимает, поэтому так трудно с ней.

— Отец придёт поздно, — говорит мама и смотрит в сторону, — он на собрании. Ты уже спать будешь, когда он придёт.

Любка кивает: «Тогда давай есть».

Любка отворачивается от мамы, чтобы мама не заметила, как ей горько, как дрожат губы. Мама не смотрит на Любу, она смотрит в окно. Как будто можно что-нибудь увидеть в чёрном стекле. Мама смотрит долго. Потом они с Любкой едят картошку с котлетами. Любка закапывает котлету под картошку, заравнивает пюре вилкой, чтобы ничего не было видно и нигде не просвечивало, и говорит:

— Мама, а у меня котлеты нет.

— Съела? — Мама удивляется, что так быстро. — Дать тебе ещё?

— Мам, — смеётся Любка, — вот она, я закопала.

Она думала, мама посмеётся шутке. А мама только сказала устало:

— Когда же ты вырастешь?

— Я, мам, скоро вырасту, я знаешь, буду много есть и гулять на свежем воздухе — у меня будут во щёки, во мыскулы. Мам, а что такое «морда кирпича просит»?

— Не повторяй всякие глупости. Ложись спать. — Мама всё-таки улыбнулась, совсем чуть-чуть. — Не мыскулы, а мускулы, дурочка…

Наклонилась к Любке и поцеловала в лоб сухими губами. Не то поцеловала, не то проверила, не повышена ли температура.

— Ложись-ка спать, завтра опять не добудишься тебя.

Мама заглядывает в печку, и Любка заглядывает. Дрова прогорели, только одна тощая головешка вспыхивает короткими синими огоньками. Мама вытаскивает её на железный совок и быстро несёт во двор, чтобы кинуть в снег. Люба встаёт на скамеечку и закрывает трубу. Долго ещё пахнет горьким дымом от головешки.

Сквозь сон Любка слышит, как мама убирает в соседней комнате посуду со стола, слышит, как на кухне льётся вода. А потом, совсем уже заснув, Любка чувствует, как приходит отец, но посмотреть, встать она уже не может, потому что спит.

Белая курица

После уроков Соня сказала Любке:

— Хочешь, пошли ко мне, у меня сегодня никого нет дома.

— Пойдём.

Любке давно хотелось зайти к Соне, потому что у Сони жила курица, прямо в комнате. Ребята рассказывали, что Соня водит курицу гулять, привязав к лапке верёвочку.

Они шли по узкой тропинке к Сониному дому. Дом был деревянный, старый и на вид тяжёлый, какой-то невесёлый. А тропинка шла в глубоком снегу, и были видны слои снега — тёмные, серые, голубоватые, просто белый и очень белый, самый верхний, он лёг сегодня. Соня шла впереди, а Люба смотрела ей в спину и думала: «Хорошая девчонка Соня. Если бы я не дружила с Белкой, обязательно бы дружила с Соней. Только жалко, что она какая-то смирная, чересчур послушная. Зато с ней хорошо разговаривать, она слушает серьёзно, никогда не дразнится, не то что Панова».

— Соня, правда Панова противная? — сказала Любка в спину Соне. — Я её прямо ненавижу.

Соня помолчала. Потом сказала, не оборачиваясь:

— Ну что ты. За что её ненавидеть? Она просто глупая. Мне её жалко.

Любка даже остановилась от негодования:

— Ну, знаешь, Панову жалко? Мне вот её ни капли не жалко. Если Панову будет собака кусать, я даже не заступлюсь!

Но Соня ничего не ответила: или не слышала, или не хотела.

— Мы пришли, — сказала Соня и открыла дверь.

Комната маленькая, окно замёрзло, и в комнате как-то голубовато. Люба любит ходить в гости, особенно когда взрослых нет дома. При взрослых надо быть вежливой, чтобы, когда уйдёшь, не сказали: «Какая невоспитанная девочка, не водись с ней». А когда взрослых нет, можно всё рассматривать. У всех всё не так, как дома. Не такой карандаш на столе, не такие стулья, не такие книжки — всё другое. Очень интересно у Сони дома. В углу — швейная машина с чугунной решёткой внизу. Наступишь на решётку — машина заработает. А у Любиной мамы машинка ручная, и мама не позволяет Любке её трогать, говорит, что можно палец насквозь проколоть. А здесь трогай сколько хочешь. Любка надавливает ногой на педаль, стрекочет машина, прыгает блестящий столбик с острым жалом на конце быстро-быстро: цок-цок-цок.