Казаки в Абиссинии

Голоса становились громче, слышнее. Уже на фоне стройного хорового пения можно было различить отдельные дикие возгласы, уже можно было видеть перед фронтом сомалей двух, трех воинов, которые носились взад и вперед, размахивая копьями, приседая и подпрыгивая. Их взвизгивания — военный клич сомалей, прыжки и возня-изображение боя. Подойдя шагов на сто к нам, они приостановились и, подняв на нас копья, с диким визгом «й-йу-гу-гух «кинулись на нас и, пробежав шагов пятьдесят, разом остановились. Передние пал на колени и сейчас же вскочили. Постояв с минуту, они снова с таким же точно криком кинулись и теперь уже добежали до группы офицеров и казаков и окружили их. Впечатление от такой атаки не страшное, но неприятно чувствовать совсем близко эти черные тела, видеть улыбки, обнажающие ряд ровных белых зубов.

Теперь они отхлынули от нас, хор перестал петь, абан, подняв шашку и не вынимая ее из ножен, заговорил что — то, его перебил другой, там затрещал третий и через минуту их толпа напомнила рынок во время перебранки. Прыткий и юркий сомалиец со щитом и кинжалом в руках, в пестром плаще перебегал тем временем вдоль линии, устанавливая и уравнивая вожаков каравана в круг. В одном месте круг раздался и мы увидели ряд черных голов, копья над ними и круглые щиты, плотно приставленные одни к другому. Абан махнул несколько раз шашкой, голоса смолкли, кто-то сказал еще одно, два слова и наступила тишина. И вот хор снова запел, отчетливо выговаривая каждое слово.

— «Бура ма буру рум си, эн нигадэ тальха гуйу», и затем, приплясывая и притоптывая в такт босыми ногами, они закричали: «йух», «йух», «йух «- йййй-ух, и кинулись все в середину, размахивая копьями, щитами и кинжалами.

Во все время продолжения песни по кругу бегало два молодых сомалийца, один с мечом и щитом, другой с копьем; они прыгали, кидались один на другого и пронзительно взвизгивали. И вот один упал, а другой стал над ним, замахнувшись на него кинжалом. Какая поза! Сколько пластики было в этой согнутой и запрокинутой за голову руке, в упругом торсе, сильных ногах; сколько экспрессии в зверски улыбающемся лице! Секунда молчания и опять мерное пение хора: «бура ма буру рум си, эн нигадэ тальха, гуйу», та же пляска, те же визги. И так до трех раз.

Отойдешь к ящикам, смотришь на них и восхищаешься.

Небо стало темнее — южная ночь близка. Последние лучи прячущегося за горы солнца сверкают на копьях. Белые, красиво задрапированные плащи развеваются, мечи сверкают, темные глаза горят вдохновением, а тут еще мерный дикий мотив хора, беготня воинов в середине. Черные ноги прыгают в такт, поднимая легкую пыль, а сзади стоят желтые, спокойные верблюды, лес палок от с дел, желтый песок и синяя даль востока,

«Фантазия» кончена. С говором и шумом расходится толпа по верблюдам и гонит их на водопой.

Абан и свита его просят бакшиш…

2-го (14-го) декабря, вторник. Проснувшись в 3 часа ночи, я ожидал увидеть верблюдов, разведенных по нашим вьюкам, и черных сомалей, торопливо грузящих караван. Но все было тихо. Верблюдов не было видно, абан со свитой спал мертвым сном в палатке, лагерь был тих и только наши часовые медленно бродили по сыпучему песку. Небо было покрыто тучами, собирался дождь. Прошло три часа, на востоке появилась желтая полоска, казачья труба пропела под ем, а ящики и тюки: все лежало на месте, и абан задумчиво ковырял у себя в ногах.

Двинуть караван, раньше чем вздумается этим дикарям, невозможно. Разве дадите им хороший «бакшиш». Вольные сыны пустыни, они не признают над собой ничьего авторитета. Пригрозите им палкой, нагайкой, револьвером, скажите им резкое слово и они уйдут и уведут с собой верблюдов. Номады Азии ленивы, номады Африки еще ленивее. Но номад Азии привык покоряться своему султану, его лень смешана с раболепством, он боится насилия над собой. Сомаль никого не признает. Это капризный ребенок, которого надо уговаривать, упрашивать, покажите ему палку — он обидится и его не скоро успокоишь. Абан и его помощники обошли разложенные нами и нами приспособленные вьюки.

— «Хорошо», сказали они, вьюки верны, и пошли за своим племенем.

С шумом и криком подошли сомали к вьюкам, стадо верблюдов окружило их, еще минута и все это кинулось на вьюки, на ящики и на свертки: ни уговаривания абана, ни сопротивление часовых, ни угрозы, ничто не могло остановить их. Как враги, завоевавшие стан, кидаются на добычу, так кинулись люди нашего каравана на вверенный им груз. Каждый хватал, что хотел. В минуту наши вьюки были разрознены, легкие вещи спешно грузились на верблюдов, тяжелые в беспорядке валялись по песку. Пришлось прибегнуть к силе. Вызвали казаков конвоя, вернули слабо нагруженных верблюдов и втолковали сомалийцам, что каждый верблюд должен нести четыре ящика.

— «Арба, арба!» говорили им, показывая четыре пальца.

Они смеялись, скаля белые зубы, и отрицательно качали головами: «мафишь».