Казань (СИ)

– Почему? За что? Я ли виновен, что вышел таким? Я другим мог быть… Рост разве мой? Вот рука моя! Мужчины рука! Нога тоже настоящая! Большая, широкая… А тут!.. – Он ударил себя по бокам, по груди – Задушили, заморили… В шубах томила бабка, императрица покойная. Отчего мать не вступилась? Заморили, задавили с колыбели… Потом Панин калечил… Душу извратил, тело засушил… Виды были на то… Политические виды у матушки моей!.. Хе-хе-хе!.. И потом душили… И теперь дышать не дают… И говорят, что зол я… Что причуды у меня… Разве я не был бы добрым? Разве жаден, завистлив я? Людей не люблю? Бога не боюсь? Не жалею всех… Жалею. Да себя больше всех жаль… Нищий счастливее меня: у него мать была, семья… Его не теснили, не давили. Он мог смеяться, когда весело, плакать, когда скука… А я не могу. Должен под чужую флейту плясать… Оттого и стал таким… Вот, вот…

Павел подошёл к зеркалу и пальцем стал тыкать в стекло, в своё изображение, которое неясно отражалось при свете свечи в шандале на ближнем столе. Вдруг произошло что-то странное. Павел схватил тяжёлый бронзовый подсвечник и с размаху ударил в то место, где отражалось его смешное, теперь искажённое гневом лицо. Гулко пронёсся удар, звук которого отражён был доской под стеклом. Звеня, посыпались осколки. В ужасе вскочила Великая княгиня, кинулась к мужу:

– Что вы делаете?!

– Ничего, смотри… Какая рожа!.. Души моей не видно!.. – Павел как зачарованный, продолжал глядеть в разбитое зеркало. Что-то странное получилось там. Куски выпали, но небольшие. Слабая рука выкрошила рану в гладком стекле. И зеркало отражало лицо Павла, но вместо носа чернела выбоина. Другая темнела на виске, словно глубокий пролом. Трещина пришлась там, где отражался рот, и искривила его в странную улыбку.

Великая княжна в страхе замерла.

– Зеркало разбил… Мертвец… покойник будет в доме – Павел начал трястись – Тс… молчите… Никому ни слова, пока… Как тяжело мне! Проклят я!.. Проклят злобной судьбою!..

То смеясь, то рыдая, упал он на кресло, склонил голову на стол. Наталья Алексеевна присела рядом, решительно вытащила из папки чистый лист бумаги, подвинула к Павлу чернильницу.

– Пишите!

– Что? – Великий князь поднял на жену мутные глаза.

– Пишите письмо.

– Кому?

– Батюшке вашему. Петру Федоровичу. В Казань. Лично в руки.

Глава 15

До самого конца дня я работал с населением, принимая одну за другой депутации. Купцы, промышленники, духовенство и крестьяне – все шли ко мне со своими обидами и челобитьями. Кому то для удовлетворения хватало общих пафосных фраз, а кому-то приходилось реально помогать делом и деньгами, хотя большую часть проблем удалось спихнуть на выборных, мировых судей, разумеется из тех, которые присягнули. В Нижнем была вполне работающая система самоуправления – я не стал ее менять.

Основанием для работы юридической системы стали мой оренбургский Судебник и пара томиков свода законов, указов, что я принял в Казани. По сути это были прежние законы Российской империи за вычетом сословного неравенства граждан и гораздо либеральней ко всякому решившему заниматься предпринимательством – возможность открывать лавки в жилых домах, снижение вступительного взноса в гильдии купцов и промышленников. Но, чувствую, переделывать их я буду ещё много, много раз.

Закончил общение с делегациями я затемно. Хотя очередь желающих далеко не закончилась.

За поздним ужином Чумаков доложил о полном успехе моего плана по метанию горящей смолы. Опытным путем решили бочку пилить пополам и часть смолы скалывать. Три-четыре пуда уже было нормально для выстрела шагов на триста без риска для орудийного ствола.

Устроили боеприпас по моему чертежу который я рисовал вдохновляясь первыми минометами времен Русско-Японской войны. Там для стрельбы из малокалиберных пушечек использовали надкалиберный боеприпас. Но в моем случае всё было ещё проще. Мне не нужно было ни особой точности, ни обязательного вхождения мины головой вперед для срабатывания взрывателя. Меня и беспорядочное кувыркание горящей бочки со смолой устроит. А потому никакого оперения не предусматривалось. Все было примитивнее некуда – к днищу бочонка надежно приколачивали обточенное до калибра ствола бревнышко которое и опускалось в ствол. А боевую часть поджигали до выстрела, для чего Чумаков придумал приколачивать поверх смолы шмат спрессованного сена пропитанного дегтем. Это надежно разжигало смолу ещё в полете, если конечно эта солома не отрывалась. В общем пробные стрельбы всех настроили на оптимизм.

Павлоний рассказал об идущей сей момент подготовке смоляных бочек к завтрашнему использованию. Решили не мелочиться и все бочки использовать, а это почти пятьсот огненных снарядов. Клялся-божился что его арапчата за ночь все успеют, а конные волокуши для пудовых единорогов установленных в козлах, уже готовы и на них сейчас переставляют стволы, снимая их с нормальных лафетов.