Казанова

Пятерня со стуком опустилась на стол, веером разлетелись бумаги.

— Деньги мы дадим. В ближайшее время вы отправитесь в Варшаву. Мы вас только слегка подучим, снабдим всем необходимым — и в путь. Ну как?

Неужели вправду удастся выскочить из этой переделки живым? И похоже, не с пустым карманом. Ясно, что нужно ответить. И он ответил:

— Хорошо. — И прикусил язык: не стоило так легко соглашаться. — Но… я хотел бы сам все изложить государыне императрице.

— Это излишне. — Астафьев приподнялся, словно намереваясь из уважения к ее величеству вытянуться во фрунт. Однако, передумав, неуклюже опустился обратно на стул. — Кстати, не кто иной, как ее императорское величество, всемилостивейшая государыня Екатерина Вторая, поручила нам заняться вашей персоной. Сама государыня.

Тогда Казанова спросил — не мог не спросить:

— Что… от меня требуется?

— Сущая чепуха. Проникнуть в ближайшее окружение короля и завоевать его расположение. Не сомневаюсь, что вы с этой задачей справитесь. Хотя бы при помощи картофеля.

— Solanum?

— Solanum.

— А потом что?

— Ничего. — Астафьев сделал паузу, как опытный игрок перед решительным ударом. — Разумеется, до получения дальнейших инструкций.

— От кого?

— Не твоя забота. Когда понадобится, мы тебя найдем. Только не пытайся обманывать. У нас очень длинные руки. Уж поверь.

Запугивают, вместо того чтобы заплатить, скупердяи. Но он не позволит так с собой обращаться, не на того напали.

— Простите… — Казанова схватился за сердце, будто лишь сейчас до него дошел смысл сделанного полковником предложения, — я что, шпионить должен?! Клянусь честью венецианца…

Астафьев добродушно усмехнулся:

— Кончай ты о чести. Мы оба знаем, сколько она стоит.

— Сколько?

Полковник с трудом изобразил удивление:

— Что — сколько?

— Сколько я получу?

— За что?

— Да ведь… я до сих пор не знаю за что.

Астафьев не переставал улыбаться:

— Видишь: и я не знаю сколько.

И, давая понять, что разговор окончен, открыл ящик и принялся складывать в него бумаги. Ну это уж чересчур! Мерзавцы, обмануть хотят и даже этого не скрывают. Люби их из страха, работай из страха, наешься страха. Не дождетесь. Он этого дерьма есть не станет. Пускай сами, сволочи, жрут. Этот, со своей хитрой ухмылкой, ничуть не лучше Куца. Даже ящик у них общий. Джакомо громко сглотнул.

— А если я… не могу согласиться…

Ящик с треском захлопнулся. Казанова скорее увидел, чем услышал, как с губ Астафьева сорвалось тихое и зловещее:

— Что?

Медленно, но неуклонно Джакомо пробуждался от крепкого и мучительного сна. Он был один, убегал, за ним гнались. Преследователей своих не видел, только чувствовал: они рядом; незримые, дотрагиваются до него, точно в детской игре, все смелей и бесцеремоннее. Он окружен, но не в состоянии бежать дальше, не может пошевельнуться — сверху навалилась какая-то тяжесть, чье-то дыхание щекочет шею. Это был не сон — рядом кто-то лежал, безмолвный и неподвижный. От страха он окончательно пришел в себя. Сейчас его убьют. Кто? Люди Астафьева или покровители мальчика-чудотворца? А может, трое убитых — за то, что их не спас? Хотя нет — у смерти дыхание зловонное, а он чувствует на шее нежное, теплое дуновение. Женщина?

Ну конечно. Он вспомнил обещание корчмаря. Девственница. Невелика радость. После такого дня ему только шлюхи не хватает. Поняла, верно, что он не спит, быстро повернулась и прильнула к его руке губами. Джакомо раздраженно ее оттолкнул — пусть убирается, не нужна она ему, не сегодня. Сейчас ему только спать хочется. Она свалилась с кровати, но тут же прыгнула обратно, торопливо бормоча что-то непонятное. Движения резкие, угловатые; Джакомо приподнялся, чтобы ее разглядеть, но; ткнувшись носом в острый локоть, упал на подушки. Обозлившись, хотел ее ударить, промахнулся. Она и не подумала убегать, оседлала его, крепко, будто в отчаянии, сдавила коленями. Он попытался, изловчившись, сбросить ее с себя, но она действовала решительнее и быстрее.

Казанова перестал сопротивляться: теперь уже не он определял, что будет дальше. Поднял голову его дружок, сам знающий, как себя вести, нетерпеливо напрягся, готовый дарить и получать наслаждение. Джакомо всегда подозревал, что этот алчный господинчик отдает ему лишь часть удовольствия.

Ни лица, ни тела девушки он не видел, в темноте даже собственное существование казалось малореальным, но и дружок, и шлюха подавали несомненные признаки жизни. А может, это все еще сон? В пленившем его почти бесплотном призраке было что-то от недавнего мучительного кошмара. Нужно на нее посмотреть, нужно разглядеть тело, с которым ему предстоит соединиться. Нащупал рукой стол, свечку.

Господи, а если то, что он посчитал признаком жизни, на самом деле — нечто противоположное, если исполняемый на нем страстный любовный танец — предвестник смерти, если танцовщица — сама смерть? Вот сейчас уставит на него пустые глазницы, издевательски ощерит зубы… пусть только вспыхнет огонек свечи.