Казанова

Другой портрет пожилого Казановы сотворил Луис Фюрнберг в "Моцарт-новелле"; он следует при этом до некоторой степени фабуле повести Мерике "Моцарт на пути в Прагу" и описывает вечеринку художников за день до премьеры "Дон Жуана" 28 октября 1787 года. Заимствуя идеи из книги А.Г.Мейснера "Картины рококо", он изображает вероятный разговор между композитором, его либреттистом да Понте и старым волокитой в салоне Душека и ночной диспут между музыкантом и нашим шевалье о положении художника в обществе. В связи с этим интересно, что исторический Казанова предположительно корректировал либретто оперы о Дон Жуане и ссылался на прямое соотношение (иронично обыгранное Фюрнбергом) между мрачно-демоническим и веселым соблазнителем.

Заметным вкладом в житие венецианского обывателя является эссе Стефана Цвейга, которому удались тончайшие объяснения, свидетельствующие о знании души. Он осветил при этом "годы во тьме" и осязаемо описал, как этот Хомо эротикус в "годах стыда" превращается из "фаллического триумфатора" и самоусладителя в паразита и вынюхивателя-шпиона; как забавляющийся, флиртующий повеса внезапно начинает работать седым библиотекарем в богемском замке Дукс и пишет мемуары ежедневно по тринадцать часов. Биографическая попытка Цвейга о наивном "поэте" собственной жизни конечно была известна Герману Кестену, так как он считал автора своим "поэтическим" другом, но он ему не следует и, очевидно, не вдохновлялся им.

Хотя настоящее жизнеописание бесспорно свидетельствует о внутренней связи с художественной литературой о Казанове, книга Кестена является образцовым сочинением, которое по существу остается в силе несмотря на новые публикации. Для сравнения сошлемся на монографии о Казанове Джеймса Ривза Чайльдса (1960), Роберто Джервазо (1974) и Луиджи Бакколо (1979), которые пытаются раскрыть исторический фон и дать доказательство, "что ни один из образов мемуаров не является фантазией автора" (Чайльдс). Соответственно, раскрываются псевдонимы, разыскиваются прообразы и устанавливаются точные даты. Теперь многие подробности текста Кестена можно уточнить, например, встреча авантюриста с возлюбленной юности Люсией произошла не через 20, а через 16 лет, константинопольский эпизод сократился с "нескольких месяцев" до четырех недель, но речь идет о мелочах. Лишь одно важное замечание в предисловии с тех пор устарело: то, что "неиспорченный текст" энциклопедии соблазнителей "до сих пор не опубликован". Полное издание французского оригинала "Истории моей жизни" появилось, наконец, в 1960/62 годах; тогда же под редакцией Гюнтера Альбрехта в издательстве "Густав Кипенхойер" (Лейпциг) вышел немецкий перевод в двенадцати томах.

Вероятно, Герман Кестен ответил бы на вопрос о сути Казановы в слишком традиционном смысле, если бы он позволил разрастись в биографии "захватывающим дух" эротическим приключениям героя. Но он плутовски поднял знаменитого бонвивана и соблазнителя в ранг художника любви, юмориста и "благодетеля человечества", и дал возможность к приятному разговору и чтению особого сорта в смысле своего примечания: "Я верю в гуманность и считаю возможным, что люди будут жить друг с другом в мире и цивилизованно".

Эберхард Хильшер