Казанова

Когда Люсия, ласкаясь, прижала свои щеки к его щекам, он отвернулся, как когда-то от поцелуев Беттины. Невинное создание спросило, не боится ли он. «Такого ребенка, как ты?», ответил он вопросом. Два года разницы между ними, полагала она, ничего не значат. Тогда он решил попросить, чтобы она больше не приходила, но отложил это на следующее утро и надеялся, что она восхитится его героической моралью.

На следующее утро она сразу спросила, отчего он так подавлен и, войдя, заперла дверь. Он пробормотал, что не хочет объяснять. Тогда она не говоря ни слова сразу прилегла к нему. Мог ли он ее оттолкнуть? Она, не дослушав основания его благонравного отречения, неосторожно сняла платочек, прикрывавший грудь, чтобы осушить его слезы, которые текли у него от страдания, и приоткрыла то, что ввело бы в искушение самого проверенного учителя добродетели.

С огненной невинностью она утешала его. Неужели одна и та же любовь ему приносит боль, а ей такое блаженство? Неужели он отталкивает ее из страха перед любовью, чтобы наказать ее, а ведь она ему нравится? И все это ее прегрешение? От чистой любви она стала радостной. Опасностям любви можно сопротивляться, это знает неученая девушка, а ученый аббат не знает?

Пять-шесть раз за ночь она просыпается, когда ей сниться, что она лежит с ним, и так как это на самом деле не так, она хочет сразу же заснуть снова, чтобы приснить себе то, что кажется таким приятным. Неужели любимый аббат не создан для любви? Она сделает все, что он хочет, кроме одного: она никогда не станет слушать, что не должна любить его. Он может не любить ее, если это действительно надо. Лучше жить без любви, чем от чистой любви к ней умереть! Он должен был раньше подумать, нет ли другого болезненного лекарства.

Тут Джакомо живо заключил Люсию в объятия и сказал… все то, что говорят всегда! Они целовались целый час, пока она не прошептала, что ее сердце не выдерживает и она должна быстро уйти…

Чтобы побыть вместе подольше, в следующий раз она пришла еще до рассвета. Двенадцать ночей они лежали в одной постели. Он совсем не владел ею, лишь разгорался его пыл. Люсия, чья возбуждающая близость стала и жизненно важной и непереносимой, всеми средствами хотела соблазнить его. Наконец, она сказала, что он может наслаждаться всем. Он знал это сам.

Прелестный ребенок был печален при расставании. Он обещал вернуться в начале года. Он снова увидел ее лишь двадцать лет спустя в одном из веселых домов Амстердама. Она его не узнала. Он не открылся.

В Венеции он устремился к Анджеле, жадный сделать с ней все, что делал с Люсией. Он продолжал думать, что порядочней будет соблазнить девушку только наполовину. У него была «разновидность панического ужаса перед возможными последствиями для дальнейшей жизни, которые могут испортить ему удовольствие». Позднее он оставил эти страхи. Под конец жизни он верил, что в молодости обладал деликатными чувствами, но не был уверен полностью, что был порядочным человеком. Он смущенно констатировал, что опыт и философия как раз таки не способствуют настоящей добродетели, так как уменьшают моральные сомнения.

Чувственные огненные уверения Джакомо отскакивали от добродетели Анджелы, но возбудили сердце ее прелестной подруги, шестнадцатилетней Нанетты и ее пятнадцатилетней сестры Мартины. Они были сиротами, приемными дочерьми графа Саворгана, в доме которого жил Казанова; они жили в доме их тети Орио.

Священник Тозелло по настоянию племянницы просил Казанову прекратить свои каждодневные визиты, но Казанова передал записку ее подруге Нанетте, которая через день принесла ему записку Анджелы.

Казанова утверждает, что эти и другие письма, о которых он говорит и которые цитирует в тексте воспоминаний, он сохранил во всех путешествиях и превратностях своей авантюрной жизни и пользовался ими при написании мемуаров. В самом деле письма и дневники вместе с заметками самого Казановы могли служить ему для воспоминаний. В его обширном наследии в Дуксе можно найти многочисленные письма к нему и много черновиков писем Казановы, среди них сорок два письма его невесты Манон Балетти, тридцать три письма графини Сесиль Роггендорф, его «последней любви», письма швеи Франчески Бусчини, его последней венецианской подруги, письма рекомендательные, например, письмо кардинала Альбани папскому нунцию в Вене или письмо банкира Боно из Лиона, дружеские письма, манускрипты, документы и пр.

Создатели мемуаров во все времена имеют простодушную привычку хранить даже компрометирующие их письма многолетней давности, чтобы цитировать их страницами в написанных воспоминаниях. Авторы придуманных воспоминаний цитируют придуманные письма. Однако, именно те письма, которые Казанова приводит в своих воспоминаниях, почти все утеряны.

Нанетта сказала другу Анджелы, что нет в мире ничего, чего бы она не сделала для своей подруги. Скоро она это доказала.