Казанова

— О мире? Для чего вам нужны мир и спокойствие?

— Я хочу быть тем, кто я есть, мсье.

— Кем же именно?

— Соблазнителем женщин! — воскликнула Шарпийон.

— Разрушителем семей, — хором подхватили тетки.

— Кошмаром матерей, причиной их бессонницы! — закричала мать Шарпийон и уверенным жестом иллюзиониста простерла руки к шевалье, словно рассчитывая, что он должен испариться. — Способны ли вы представить себе, ваша честь, что я пережила, когда этот негодяй стал преследовать мою дочь? Он циничен до мозга костей. Я уверена, что в душе он ненавидит всех женщин. И желал бы их уничтожить.

— Мсье, — обратился к судье Жарба. — Позвольте мне сказать несколько слов.

Сидевшие рядом с судьей как по команде затихли. Сэр Джон повернул голову на источник голоса.

— Вы слуга обвиняемого?

— Да.

— Он хорошо обращается с вами?

— Как и следует обращаться со слугой.

— Можете говорить.

— Мсье, при всем уважении к моему хозяину, шевалье де Сейнгальту, которого иные также называют Казановой, я был свидетелем его отношений с этой женщиной с самых первых дней их знакомства и сразу понял, что любовь не принесет им счастья. Они видели не друг друга, а лишь тени собственных фантазий. Я наблюдал за ними, когда они были вместе, и казалось, что они находятся в разных комнатах, а когда кто-то из них говорил, то другой его не слышал. И они ни разу не высказывали того, что действительно было у них на уме, кроме одного-двух случаев, когда они блефовали правдой. Мне странно было следить за этой комедией, мсье, комедией с настоящими ударами и синяками. Их было жаль, даже когда над ними хотелось смеяться.

— Смеяться? Полагаю, молодой человек, а на мой взгляд, вы еще очень молоды, вы серьезно рискуете своим местом. Мы знаем, что слуги нередко смеются над нами, но чтобы так вот откровенно… Как вас зовут?

— Сейчас меня называют Жарбой, — ответил Жарба. — Но у меня были и другие имена.

— Итак, Жарба. — На устах судьи заиграла озорная улыбка. — Уж если вы решили говорить столь свободно, то не подскажете ли, как нам опустить занавес? Какой, по-вашему, тут следует устроить финал? Меня просто подмывает приказать им вступить в законный брак. И буду в своем законном праве, между прочим.

Жарба посмотрел на Казанову, который смахнул набежавшие слезы, и кивнул.

— Их нужно разнять, как разнимают детей, подравшихся на улице, — уверенно произнес Жарба.

Судья задумался и какое-то время сидел молча. Сверху на собравшихся взирал с добрым прищуром портрет Шекспира кисти Амикоми. Стихийное бедствие не сумело поколебать его невозмутимости, лишь лавровый венок от сырости начал крошиться.

— В моем детстве, — проговорил судья, — когда отец или учитель растаскивали наши драки, нам предлагали на выбор: или нас хорошенько отстегают ремнем, или мы пожмем друг другу руки и расстанемся, как подобает нормальным людям. Конечно, мы часто предпочитали порку унижению и отказывались подать руку заклятым врагам. Ведь побороть гордыню труднее всего. Если мсье Казанова даст слово, что не станет добиваться встреч с этой женщиной, Мари Шарпийон, и уж, во всяком случае, не станет ее преследовать, и если он продемонстрирует свою добрую волю, пожмет юной даме руку и попросит у нее прощения, то я соглашусь его освободить. Пусть только два свидетеля-домовладельца поставят свои подписи…

…

— И вы это вытерпели, синьор? Пожали ей руку и попросили прощения?

— Синьора, — ответил Казанова и взялся за обшлага камзола, словно собирался поднять себя из кресла. — Лучше бы меня привязали к телеге и протащили по всем лондонским улицам! Я бы скорее согласился на это…

— Но что может быть проще, чем обменяться рукопожатием, парой слов? Слепой судья был великодушен. Другие могли бы обойтись с вами куда суровее. Окажись на месте судьи женщина…

— И вы тоже готовы заступиться за Шарпийон! Ну как вы не понимаете, что это за чудовище? А как быть со мной? С моими страданиями?

— Разве сейчас время для подобных жалоб? — отозвалась его гостья, поглядев на догорающую свечу и огонь, лижущий фитиль.

— Ха!

Старик опустил голову. Ему уже перевалило за семьдесят. Столько времени на ногах… Он вздохнул, а когда заговорил, его голос прозвучал совсем тихо и походил на шепот.

— Синьора, она тоже сделала шаг мне навстречу, и не один, пожалуй, даже больше, чем я к ней… так что мне не пришлось безоговорочно капитулировать. Ее глаза были… о, ну, глаза как глаза, синьора, но она улыбнулась так, словно выиграла и в то же время проиграла. Что могло ждать ее в будущем? То, что предсказывал Гудар. Вскоре ее оттеснили бы девушки помоложе и посвежее. Лорд Пемброк стал ее покровителем, но едва ли надолго… Да, я подал ей руку, она взяла ее в свою, и рукопожатие Шарпийон больше напоминало мужское, и это меня удивило, ведь у нее были маленькие руки с очень нежными пальцами. Со стороны могло показаться, будто мы заключаем какую-то сделку, что-то чисто коммерческое.

— И вы попросили у нее прощения?