То есть, как ни крути, а «вначале было слово». Лишний раз убедился я в этом после встречи с Генрихом Яковичем в Косом переулке, дом 9. Итак, я встал около 4-х утра. Проснулся в будуаре изгнанника Хомякова. В кабинете мне холодно спалось. В будуаре же стояла удобная оттоманка, покрытая одеялом. В будуаре стояла немецкая масляная печь. И множество будильников помимо того, который Хомяк унес в изгнание. Я доверился пластиковому электронному будильнику с мелкой штамповкой «сделано в Китае». Лингвистический анализ подсказал мне, что будильник зазвонит в назначенный час. Вопреки пожарной статистике это сработало. В пустом вестибюле болтался крепкий спасатель годов под сорок.
- Вы кто и зачем? - опросил я спасателя.
- Матвеев я. Дмитрий велел присмотреть. Николай-чревоугодник ангела назначил за вашу голову.
- Еще раз?
- Припадочный обещал тому, кто избавит поселок от вашего деспотизма, рукоположение в земные ангелы. И телесное благословение голубицей.
- Какой голубицей?
- По слухам, она мужскую плоть истязает виртуозно.
Матвеев мне понравился. Отвечал обстоятельно, уверенно. Глаз не прятал. Держался вежливо. И командование величал без принятого среди анархистов подобострастия.
- Косой переулок знаете?
- Как не знать? Я здешний.
- Далеко?
- В темноте, да по грязи с полчаса.
- Ну, пошли, Матвеев.
Толковый спасатель Матвеев в подспорье к тесаку экипирован был еще и слабосильным фонариком, которого мощности нам, однако, хватило на вояж по безлюдному ночному поселку, отделанному после наводнения промоинами и корягами. Ровно в пять мы с Матвеевым стояли у кирпичного двухэтажного флигеля с остекленной верандой и крышей, выложенной цельными листами черного толя. Судя по его изумительной сохранности, я оставался последним в поселке обитателем, кому до вчерашнего неизвестен был адрес официального проживания Виктории. Мы взошли на крыльцо с резными перилами. Из резьбы преобладали мужские половые органы и перочинные инструкции по технике их использования. Как все почти бывшие цензоры, Гусева поощряла вакханалию в искусстве. Стучаться в дверь, обитую дерматином, за каким дерматином еще ватный слой пальца на два, занятие бессмысленное. Я взял у Матвеева фонарик, сошел вниз и высадил им четверку стекол на веранде.
- Жить надоело, солдат? - услышал я взвинченный голос бестии, налетевшей на Матвеева.
Лучом фонарика я поймал ноги бестии, обтянутые бежевыми пятнистыми лосинами. Выше бестия складывалась из обнаженной спины, схваченной под лопатками шелковой полосой, и заколотого шпилькой сеновала.
- Матвеев не при делах, - поспешил я обратить гнев бестии по адресу.
Бестия обернулась Викторией Гусевой уже непосредственно ко мне.
- Ты что, ваше благородие, пьян опять, или забавы ради стекла бьешь?
- Нынче все бьют. Мои подданные бьют. Моя администрация бездействует. От моих предложений успокоить разгневанные массы, администрация по нужде линяет. Приходится рассчитывать на себя. Лучший способ усмирить стихийный вандализм, это возглавить его, мадам.
- Сапоги хотя бы вытри, - Гусева обернулась прежней бестией и пропала в доме.
Сапоги я вытер. Здесь я похож на моего старого перса. Ему свойственно гадить, но воспитание чаще держит победу. Потом я шагнул в мезон. Прихожая сильно отдавала предбанником. Стены обшиты были вагонной доской. На гвоздях сушились душистые можжевеловые и березовые веники. Над скамьей висели использованные махровые полотенца. Свежие, переложенные простынками лежали стопой на длинной полочке, и там же просила подаяния сиротливая байковая шапка. Плотно закрытая дверь могла вести только в парную. Лестница с ковровой дорожкой подобная трапу для встречи Юрия Гагарина, стремилась наверх. Осмотревшись, я пригласил в предбанник Матвеева.
- Не рафинад, не растаю. Снаружи постерегу.
- А если меня изнутри начнут убивать?
- Справедливо. А если мадам рассердится? Вика-Смерть женщина со связями.
- Только с половыми и беспорядочными. Вы инструкцию на крыльце прочли? Будете действовать по инструкции, она сама вас оправдает. Прямо на этой скамье.