Казенный дом и другие детские впечатления

А в конце недели пришла воспитательница и вернула мне моего льва. Сказала: «не позорься». Письма читала лагерная администрация, совершенно открыто, не стесняясь. Даже говорили нам: «Пишите красиво, разборчиво, иначе ваши письма не отправим». Никто мне до этого не объяснял, что чужие письма читать нельзя, но в том, что чувствуешь, ошибиться невозможно, и это чувство было унижением. Хотя воспитательница ласково со мной разговаривала и сказала, что мама расстроится, что я так ужасно вышиваю, и что лучше ей льва не посылать. Так что я хранила неотосланного льва под подушкой. В греческой книжке было чучело барса в витрине, у него были два разных глаза – синий и черный, и подпольщики использовали его для передачи информации. Я чувствовала родство моего льва с тем барсом.

Льва было очень трудно спасать под подушкой от чужих взглядов. Потому что каждое утро дежурные по палате проверяли, как застелены кровати. Нужно было без единой морщины. А там пододеяльник со сбившимся одеялом. В общем, у меня не получалось. И у кого постель была плохо застелена, у того все сдергивали и говорили переделать. У меня всегда сдергивали и все сваливали на пол, даже матрас. Но я не очень расстраивалась, я из-за этого опаздывала на утреннюю зарядку.

На зарядке я, понятно, тоже была хуже всех. Но мне нравился физкультурник. Он пел песни, под которые мы должны были выполнять поклоны и приседания, и странно приседал. И у него ритм был не для приседаний. Потом оказалось, что он всегда был пьяный, уже по утрам. Он особенно любил «Степь да степь кругом» выводить. Ну и мы, как березы под ветром, давай гнуться.

На побудку нас будил горн. «Вставай, вставай, дружок, с постели на горшок. Вставай, вставай, штанишки надевай». Вставай, дорогая, говорит Евриклея Пенелопе, Одиссей вернулся, и женихов уже нет в живых! Вот о чем я мечтала! Чтобы разверзлось небо и всех разогнало бы Зевесовым громом. Не обязательно даже зарницей.

Иногда нас водили на речку, во время одного похода я и нашла гриб, который потом засолила в бочке столовской солью. Речка была маленькая, нас купали по очереди. Десять минут мальчики, десять минут девочки. А идти, по-моему, нужно было полчаса, строем. Десять минут! А я только что вернулась с моря, из Крыма. Где мы жили дикарской жизнью и варили вермишель на костре, и где наша палатка стояла прямо в заповеднике на Кара-Даге, а ночью прожекторы пограничников обшаривали горы. И где отец сажал меня на спину, чтобы доплыть в такие бухты, куда мы не могли дойти пешком, а в ближние я и сама уже доплывала, как Одиссей.

Река казалась мне каким-то недоразумением. Рядом с нами купались коровы. И берег тоже был весь в коровьих лепешках, дети называли их «мины» и специально толкались, чтобы кто-нибудь угодил в еще свежую «мину».

ЧТО-НИБУДЬ ХОРОШЕЕ

Но немножко хорошего все-таки было и в лагерях. Замечательные воспоминания у меня остались о больнице. Это было не в ту смену, о которой я рассказываю, а за год до этого. Тогда я была в лагере в самый первый раз. Мне только исполнилось семь, и я ничего, кроме отчаяния в первый день, не помню. Зато смена оказалась короткой, я сразу заболела ангиной, и меня забрали в изолятор. Когда прошла ангина, начался стоматит, в столовой давали горячий цикориевый кофе, и от него с неба слезла вся кожа. А за стоматитом – снова ангина. Я об этом потому так подробно рассказываю, потому что из того лагеря у мамы сохранилось мое письмо.

После второй ангины меня сразу забрали. Но до этого я успела полежать в изоляторе, и там было прекрасно. В палате я была одна – в начале смены еще никто не успел заболеть. И доктор был чудесный – он мне подарил мозаику, причем насовсем, я ее забрала с собой, когда уезжала, и она еще долго у меня жила. Окно в палате открывалось на огромную елку, кроме нее ничего не было видно. А за елкой какой-то отряд из больших детей целыми днями разучивал песню. Она мне тоже очень нравилась, там пели «Гори, огонь, как Прометей, гори, огонь, как Прометей, и для людей ты не жалей огня-а-а-а-а души своей!»

Я очень радовалась, что песня про Прометея, это был один из моих любимых героев, мятежник. Я особенно любила сцену, когда Гефест, который был его лучшим другом, приходит его приковывать к скале и плачет, но не смеет ослушаться Зевса. Я только удивлялась, откуда взялось это «гори», ведь Прометея не жгли огнем, ему орел выклевывал печень. Недавно я попыталась найти эту песню в Гугле, и оказалось, что она очень известная, только там, конечно, не «гори», а «дари огонь», но я так слышала, и гори все синим пламенем.

И вот из-за этого предыдущего удачного опыта изолятора я и решила пойти к врачу и попросить освободить меня от «Зари». Но попытка не удалась, избежать участия в игре оказалось невозможно. Настал день, и нас всех вызвали на плац.

«НЕ ЧЕШИСЬ В СТРОЮ»