Каждая мертвая мечта

Шли галопом, а расстояние между ними и атакующей кавалерией рабов уменьшалось на глазах. Пердия летела все быстрее и быстрее, кони перешли в атакующий галоп, вытянулись над землей, уже был виден блеск глаз противника.

Горн настойчиво запел, и перед самым столкновением они сомкнулись в широкую — на десятка полтора коней — стену стали, копыт и конских морд.

Ударили! Грудь в грудь, голова в голову. Кони падали на землю или вставали дыбом, молотя ногами, и тянулись к другим лошадям окровавленными зубами. Вопли, скулеж, ржанье на долю мгновения опередили лязг стали.

Грест парировал удар, нанесенный саблей, рубанул противника рукоятью в лицо — так, что вышиб того из седла; в этот момент кто-то обрушил топор на его щит, он контратаковал, но промахнулся — и наконец смог пробиться сквозь линию вражеской кавалерии.

Рабов было не слишком много.

Он глянул вправо. Пехота убегала в беспорядке, но немалая ее часть собралась в кучу и, похоже, готовилась идти на выручку коннице. Из-за первого вала выдвинулся крупный отряд пикинеров и тоже направился к ним.

Неважно. Они успеют закончить тут, прежде чем пехотинцы доберутся до места.

Краем глаза он заметил движение, развернулся, одновременно поднимая щит и выполняя отчаянный укол в грудь врага.

Попал прямо в сердце.

И замер.

* * *

Неразумные люди говорят, что такие вещи не должны случаться. Не должны, если в мире есть хотя бы нечто похожее на справедливость, порядок и нормальность. Но мудрые говорят, что нечего плакать над пролитым молоком, а справедливость и порядок существуют только там, где люди достаточно рассудительны и сильны, чтобы таковые соблюдать.

Мать назвала его Охером, в честь прадеда. Воспитала его на плантации, владелец которой кроме драгоценных приправ разводил и коней. А у мальчика всегда был талант к лошадям.

Такой вот дар.

Он рос на плантации, сперва помогая при конюшнях, чистя стойла и лошадей, а после, когда хозяин распознал самородка, — объезжая двух- и трехлеток и мчась наперегонки на устраиваемых аристократией состязаниях. Никогда не пытался убегать, даже обладая самым быстрым из коней, потому что его родные были бы тогда наказаны.

Потом умерла мать, а через год — и отец.

Хозяин оценил его умения и поднял в ранге до «пепельного», сменил ошейник с железного на кожаный, подбитый атласом. Но ошейник — это ошейник, потому, когда вспыхнуло восстание, Охер взял коня и сбежал вместе с братьями и их женами.

Командиры кавалерии повстанцев только раз окинули беглеца взглядом — и оставили ему коня, дали панцирь, шлем и топор в руки.

С этого времени он много часов в день тренировался с оружием, а кроме того, служил гонцом и вестовым. Однажды даже принял участие в настоящей схватке, в которой ему удалось не погибнуть.

А теперь вокруг буйствовала смерть, его друзья сражались с Соловьями, чтобы дать сраной пехоте время для бегства, а перед ним оказался один из этих сукиных детей, который как ни в чем не бывало остановился и смотрел на их отряды.

Охер поднял коня на дыбы и бросился на врага, привстав в стременах для атаки посильнее. Противник развернулся, ведомый предчувствием, попытался поднять щит, но Охер ударил изо всех сил, подгоняемый страхом и яростью. И даже когда увидел лицо того второго, когда понял его похожий на смерть ступор, а нечто поцеловало Охера прямо в сердце, не сумел сдержать удар, потому что тяжелый топор уже резал воздух.

Достал противника над краем слишком низко поднятого щита, разрубая ему шею над ключицей.

* * *

Некогда, прежде чем он попал в ахир, у него был брат. Они любили вместе играть, будучи почти неразлучны, поскольку ведь — близнецы. За прошедшие годы он почти забыл о брате с таким же, как и у него, лицом. В гнезде встретил новых братьев. В мире ребенка невольников такие вещи не были чем-то необычным.

* * *

Некогда его брата продали, словно мешочек перца, хотя и за куда меньшую цену. А прежде они были почти неразлучны, поскольку ведь — близнецы. За прошедшие годы он почти забыл о брате с таким же, как и у него, лицом. В мире ребенка невольников люди непрерывно появлялись и исчезали.

* * *

Позже рассказывали, что посреди поля битвы, между позициями Соловьев и лагерем невольничьей армии, некоторое время стояли два коня. Их всадники были мертвы, но продолжали обниматься, сцепившись так, словно один пытался удержать другого от падения, а их кони даже не пробовали сдвинуться с места.

И на одинаковых лицах всадников виднелись следы слез.

* * *

— Сколько раз ты еще собираешься гнать их в атаку? Сколько еще должно людей погибнуть? Весь твой план по жопе пойдет, когда нам перестанет хватать солдат!