Из-за Грейс он по утрам ждет девятичасового прихода Билла, чтобы облегчиться, избавляя себя и ее от унизительной ситуации, в которой дочери придется стаскивать с отца штаны, чтобы тот мог помочиться. Два дня тому назад он спросил, не хочет ли она посмотреть с ним фильм. Любой. У нее были домашние задания по статистике, экономике и физике, а вот времени на фильм не было. Вчера он спросил, не хочет ли она немного прогуляться. Его правая нога слишком ослабла, а стопа слишком отвисает — ему рискованно гулять одному. Она сказала, что на улице слишком холодно. Сегодня он ни о чем ее не спрашивал.
Сейчас 20:40. Он продолжает посматривать на дверь, ожидая, что Грейс вот-вот придет. Она просовывает голову в комнату каждую пару часов, чтобы убедиться, что он в порядке. Он не видел ее с пяти вечера.
Но кое-что ему от нее все-таки нужно. Ему нужно, чтобы отношения между ними наладились до того, как… Ему нужно, чтобы отношения между ними наладились до того, как обстоятельства вынудят его закончить это предложение. На данный момент не заканчивать это предложение, не щуриться, чтобы рассмотреть размытое нечто, ждущее на горизонте, или даже игнорировать то, что болтается в двух футах у него перед носом, представляет собой его единственную линию обороны против этой болезни. Отрицание, безыскусное, тупое и по форме больше смахивающее на ложку, чем на нож, — его единственное оружие.
Он не знает точно, с чего начать, чтобы наладить отношения с Грейс, но понимает: для этого им, скорее всего, нужно находиться в одной комнате. Признав, что он предпочел ей фортепиано, он, может, и ослабил кое-где кладку в разделяющей их стене, но она все еще продолжает стоять — мощная и высокая, точно внушительная древняя крепость. Карина завтра возвращается домой, а Грейс уезжает в Чикаго до лета. Она может не приехать домой до того, как…
На часах 20:43, и у него мало времени.
Он думает о том, чтобы попросить Грейс помочь с записывающим устройством, которое дал ему доктор Джордж для сохранения голоса. Он пока мало что успел. Записал с Кариной несколько простых фраз: «Чешется. Мне надо в туалет. Вытри мне нос, пожалуйста. Вытри мне глаза, пожалуйста. Мне холодно. Мне жарко». Карина их проиграла, чтоб убедиться, что устройство действительно работает, но, услышав, как звучит его голос, Ричард потерял всякий настрой продолжать. Он жалеет, что не пошел к доктору Джорджу раньше, когда его голос еще был сильным, мелодичным, интонационно-выразительным, отмеченным индивидуальностью, когда его голос был именно его голосом, а не этим ущербным, сиплым, бездушным, неодушевленным бубнежом. Лучше уж слушать фри-джаз, чем звук собственного голоса. Когда придет время, он с таким же успехом может пользоваться голосом, синтезированным компьютером.
На часах 20:51. Время все ближе.
Но проект с записью голоса — это удобный повод сказать, что она нужна ему. Ричард смотрит на дверь, на красную кнопку вызова на полу. И решает не звать Грейс. Он слишком устал. Ни черта за весь день не сделал, а чувствует себя разбитым.
Кажется, что сейчас позднее, чем есть на самом деле. Темноту комнаты нарушают только сияние экрана ноутбука и тонкая полоска света, падающего из коридора через приоткрытую дверь. Ричард поднимается, становится на пороге своей комнаты и прислушивается: не слышно ли Грейс. Ничего не слышно. Не в силах усидеть на месте, он оставляет кабинет и слоняется по гостиной, рассматривая мебель и обстановку, точно любопытный меценат музея, задержавшийся в нем после закрытия. Или какой-нибудь подозрительный тип, явно замысливший недоброе. В гостиной царит полумрак, разбавленный мягким светом из кухни: должно быть, Грейс забыла его выключить. В каждом окне, как в рамке, — картинка холодной темной ночи. Если бы Карина была дома, она бы опустила шторы.
В гостиной чисто и опрятно, все на своих местах. Слишком чисто. Стерильно. До того как он съехал, а Грейс перебралась в Чикаго, дом выглядел так, будто целиком принадлежал ей. Повсюду валялись ее вещи: рюкзак, одежда, учебники, бумаги. Ее музыку и телефонные разговоры было слышно по всему дому вне зависимости от того, в какой комнате она находилась. Тут все было пропитано ее личностью и присутствием. Но Грейс здесь больше не живет. Здесь живет Карина. Однако, за исключением того, что его обитательница играет на пианино, дом Карины почти ничего о ней не говорит.
Но все-таки это ее дом, ее жизнь. Не Ричарда. Ему здесь больше не место.
Он навещает ее пианино, то самое, фирмы «Болдуин», которое они купили с рук, когда только переехали в Бостон. Его взгляд путешествует с одного конца клавиатуры до другого. Несколько месяцев наблюдая и слушая, как Карина и ее ученики играют на этом инструменте, он знает, что по сравнению с его роялем клавиши здесь немного западают. Ричард представляет себе досадную вязкость в кончиках своих парализованных пальцев. Он годами пытался убедить Карину перейти на рояль, но она всегда отказывалась.