Вторично на помощь ему пришел случай, но теперь это было чревато для Лаураны роковыми последствиями. Итак, он подымался по лестнице старинного здания, полный тысячи мучительных опасений, как и всякий итальянец, пришедший в государственное учреждение, да еще именуемое Дворцом правосудия. Навстречу ему попался Розелло, спускавшийся по той же лестнице в компании двух мужчин. Одного из них Лаурана сразу узнал — это был депутат парламента Абелло, которого преданные друзья, да и вся партия считали образцом морали и великолепным знатоком религиозной доктрины. Свою высокую ученость уважаемый депутат демонстрировал уже не раз, доказывая, что святой Августин, святой Фома, святой Игнатий и все остальные святые, которые когда-либо брались за перо или поведали свои мысли современникам, давным-давно предвосхитили и превзошли все идеи марксизма. Эту глубокую мысль депутат Абелло высказывал везде.
Розелло был, по-видимому, рад случаю познакомить Лаурану, щипавшего жидкую травку книжной культуры, с таким великим носителем культуры, как депутат Абелло. Он представил Лаурану депутату, и тот, небрежно протянув руку, машинально произнес:
— Дорогой друг... — Однако сразу же проявил интерес, когда Розелло сказал, что Лаурана не только преподает в лицее, но и занимается литературной критикой.
— Литературной критикой? — повторил депутат Абелло с важным видом экзаменатора. — О чем же вы пишете?
— Так, разные мелкие заметки о Кампане, о Квазимодо[6]
.— Ах, о Квазимодо, — разочарованно протянул депутат.
— Он вам не нравится?
— Абсолютно не нравится. В Сицилии сейчас один-единственный большой поэт — Лучано Де Маттиа. Вам знакомо это имя?
— Нет.
— «Услышь, Фридрих, мой голос, который принесет тебе с чайками ветер». Каково?! Эти чудесные стихи Де Маттиа посвятил Фридриху Второму. Непременно найдите их и прочитайте.
На помощь Лауране, подавленному универсальной культурой депутата, пришел Розелло, с дружелюбной, но снисходительной улыбкой давая понять, сколь он великодушен.
— Как это ты сюда попал? Какие-нибудь дела?
Лаурана ответил, что приехал за свидетельством, и объяснил, зачем оно ему вдруг понадобилось.
Тем временем он с любопытством поглядывал на отошедшего в сторонку незнакомца. Кто он: подручный депутата или один из клиентов Розелло? По-видимому, родом он из деревни, но в нем поражал контраст между очками в легкой металлической оправе, которые обычно носят пожилые американцы, и широким, грубым лицом, прокаленным солнцем. Возможно, смущенный этим, хотя и неназойливым, любопытством, незнакомец извлек из кармана пачку и вынул оттуда сигару.
Депутат протянул Лауране руку и, скорее даже презрительно, а не просто равнодушно, сказал:
— До свидания, дорогой друг.
Пожимая протянутую руку, Лаурана мысленно отметил, что пачка, которую незнакомец снова сунул в карман, была желто-красного цвета. Он попрощался с Розелло и невольно кивнул головой стоявшему в сторонке незнакомцу.
Когда двадцать минут спустя он чуть не бегом вышел из Дворца правосудия (ему надо было успеть на урок) и проходил мимо табачной лавки, ему внезапно пришла на память та пачка и перед глазами вспыхнули два цвета: желтый и красный. Повинуясь мгновенному побуждению, он зашел и попросил сигары «Бранка». В те короткие секунды, пока рука лавочника искала на полке сигары, его сердце учащенно билось, и кровь прилила к лицу, словно в игорном доме он следил за последними медленными вращениями шарика рулетки. Но вот на прилавке пачка сигар «Бранка» — желтый с красным. Впечатление, что он рискнул и выиграл, было столь сильным, что Лаурана, мысленно имитируя раскатистый голос крупье, сказал про себя: «Jaune et rouge[7]
». Возможно, он даже произнес это вслух, потому что владелец лавки какое-то мгновение глядел на него в немом изумлении. Лаурана расплатился и вышел на улицу. Когда он открывал пачку, руки у него дрожали. Вынув сигару и закурив, он, желая продлить удовольствие, невольно отогнал мысль о важности и неопровержимости сделанного им нового открытия. Потом, вспомнив об игорном зале Монтекарло, где побывал однажды, подумал: «А ведь на табло рулетки желтого цвета не было».В лицей он пришел, когда директор уже стоял в коридоре у дверей его класса, где неистово шумели ученики.
— Нехорошо, профессор, нехорошо, — вяло упрекнул он Лаурану.
— Простите за опоздание, — сказал Лаурана, входя в класс с зажженной сигарой в зубах.
Он был счастлив и вместе с тем как-то испуган и растерян. Ученики громкими криками приветствовали приобщение учителя к лиге курильщиков.
Глава двенадцатая