Каждый день как последний

Нет, не убить еще одного пленника, а вырезать на его шее какой-то рисунок. Паша видел, как он жестом художника, уверенными «мазками» наносит его на человеческую кожу. Брюнет кричал от боли, но не дергался, потому что боялся, что лезвие войдет глубже, и тогда…

Маньяк быстро закончил и без промедления вышел за дверь. Она закрылась тихо, хотя Паша почему-то думал, что послышится скрип.

Секунду в помещении стояла гробовая тишина. Но потом в нем раздались звуки похоронного марша.

Глава 2

Когда траурный марш отыграл, погас свет, но лишь мгновение в комнате было темно. Сразу же зажглась огромная лампочка, наверное, для того, чтобы пленники лучше рассмотрели труп.

— Почему нам опять не заклеили рты? — спросила хрупкая русоволосая девушка тонким голоском.

— Значит, сейчас будут кормить или поить, — отозвался «бесноватый». Лида так прозвала мужчину с черными редкими волосами, которого минуту назад порезал убийца.

— Кормят и поят обычно без света, — подал голос красивый парень в рубашке от «Армани». У последнего Лидиного «козлика» была точно такая же, но сидела она на нем хуже.

— А тут еще и кормят? Да я в санаторий попал, оказывается, — хмыкнул остряк, обозвавший их похитителя Дартом Вейдером. Он кривил рот в усмешке, а у самого глаза были как у коровы, которую ведут на бойню. Лида знала, какие они у них бывают. Работала на мясокомбинате. Врут, что животные ничего не чувствуют. Чувствуют, и еще как. И столько в их глазах ужаса и тоски, когда их ведут на смерть…

— Чтобы не загнулись раньше времени, — ответил красавчик.

— И давно ты тут? — спросил остряк.

— Неделю, может, чуть меньше или больше на день-два. Точно не знаю. Часы с меня сняли. Один раз мне давали кашу. Ел с руки, как собака. Жрать-то хочется…

— Меня не кормили ни разу, — решила принять участие в беседе Лида.

— Ты здесь недавно. Как и он, — красавчик кивнул на остряка. — Дольше всех покойник. За ним появился он. — Подбородок дернулся в сторону «бесноватого». — То есть когда я очутился здесь, эти двое уже сидели на стульях. Но меня раньше в другом помещении держали. Там я один был.

— Меня тоже, — подхватил «бесноватый». — Неделю, не меньше. Но там хоть горшок был, и я не ссал себе в штаны, как бомжара… — И снова мат.

— И там не опаивали снотворным, — слабо проговорила блондинка с устрашающими красными пятнами на лице и груди. — А тут всякий раз нам его добавляют в воду. Мы засыпаем, а когда просыпаемся, в комнате появляется еще один пленник.

— Откуда ты знаешь про снотворное? — поинтересовалась Лида.

— У меня на него аллергия.

— Что с нами будет? — прошептала русоволосая, подняв свои огромные, полные слез глаза и обводя ими лица пленников. — Нас всех перережут, как Жору?

— Ты знала покойника? — встрепенулся остряк.

— Мы жили в соседних домах когда-то. Детьми вместе играли. Можно сказать, дружили. Потом потерялись… И вот… через столько лет тут… — Она не смогла договорить, расплакалась. Но сразу же вернулась к вопросу, который задала в самом начале. — Почему нам не заклеили рты?

— Маньяк хочет послушать, о чем мы разговариваем? — выдал очередное предположение красавчик в «Армани».

— Ты думаешь, тут есть микрофоны?

— Возможно.

— Скорее, камеры, — подала голос блондинка.

— Нет, камер нет, — покачал головой «бесноватый». — Я уже изучил помещение.

— Может, скрытые? — предположил остряк.

— А смысл их устанавливать?

— Чтоб мы думали, что их нет.

— Не знаю, возможно…

— Если нет камер, — продолжал стоять на своем остряк, — то какой смысл устраивать спектакли? С музыкой и постановочными сценами в стиле «саспенс»…

— Каком стиле? — не понял «бесноватый».

— Саспенс — неопределенность, тревога, напряженное ожидание, если с английского перевести, — пояснил красавчик. — Любимый стиль Хичкока. В его фильмах всегда нагнетался ужас чуть ли не до самого финала.

— При чем тут Хичкок и его картины? — возмутилась Лида. — Наш режиссер ставит сцены в стиле «саспенс» не для зрителя, а для себя. Он наслаждается увиденным вживую, а не на экране.

— И все же, думаю, камеры есть, — гнул свою линию остряк. — Причем все записывается и пересматривается…

— Боже, слышали бы вы себя! — с надрывом произнесла «птичка». Русоволосая барышня с тонким голоском напоминала Лиде воробушка. И масть та же — серенькая. И голосок «чирик-чирик». Даже сейчас, когда он срывается. — Перед вами труп, а вы про Хичкока! Еще обсудите «Камеди клаб». Вон у вас и резидент есть!

Все поняли, о ком она. А вот ее агрессию — нет. К тому же претензия была необоснованной — пленники пытались разобраться в происходящем. А что немного отвлеклись, так это нормальное течение разговора…

Пусть и при трупе!

— Кто-нибудь видит, что у меня на шее? — спросил «бесноватый» после того, как обозвал русоволосую истеричкой. Естественно присовокупив к существительному матерное прилагательное.

— Я пытался рассмотреть, — откликнулся «резидент Камеди». — Но не получилось.

— Больно, — поморщился «бесноватый».