Каждый фазан желает знать (СИ)

   ― Послушайте, я обычный человек. В бесов не верю, и уж точно одним из них не являюсь. Посмотрите внимательней - я такой же, как вы, просто живу в городе. А рёв и рычание, которые вы слышали - это всего лишь..., ― в этом месте Женька запнулся, вовремя сообразив, что не стоит этим людям рассказывать о происхождении пугающих ночных звуков. Однако, проповедник, похоже, и не собирался слушать объяснений пленника.

   ― Дьявол пустыми словами морок наводит, так и слуги его на это способны. Для бесов в любую личину обернуться не сложно - человеком, зверем, птицей. Только меня Господь сподобил видеть насквозь нутро ваше чёрное, бесовское - от меня его никакое обличье не скроет. Отныне не смущать тебе души людские, ― плечистый бородач в чёрном балахоне подал знак рукой, глядя куда-то за спину Женьке. В тот же миг на голову пленнику набросили мешок из грубого, толстого полотна, который оказался настолько большим, что поглотил бедолагу полностью, а горловину тугим узлом перевязали на щиколотках. Женька целиком оказался в мешке, из которого он с криками и отчаянной бранью пытался вырваться всё то время, что его волокли по доскам пола.

   Потом мешок заскользил по мокрой траве, щедро впитывая влагу, словно желая ещё и этим досадить Женьке. Потом мешок подняли, и грубо водрузили на какую-то округлую поверхность, вынудившую Женьку выгнуться телом до хруста в позвонках. Грубые ладони ухватили его через ткань мешка в районе подмышек. Другие руки уцепились за щиколотки, растянув Женьку, словно на средневековой дыбе. Отовсюду послышалось невнятное бурчание. По особому ритму звучащих фраз, Женька догадался, что фанатики молятся, но смысл молитвы ускользал от скованного страхом сознания. Ему лишь казалось, что сквозь нечленораздельное урчание прорывались отдельные слова: "бес", "наказание", "жертва". И эти слова раскалёнными иглами разили душу пленника, вынуждая извиваться в бесплотном желании вырваться из тисков чужих рук.

   Внезапно, наступила тишина, и Женька каким-то внутренним чутьём ощутил приближение опасности. Он дёрнулся сильнее прежнего, будто уворачиваясь от удара. И удар последовал - жестокий и мощный. Что-то тяжёлое и твёрдое обрушилось на Женькину голень, в тот же миг полыхнувшую чудовищной болью, которая волной жгучего напалма устремилась по нервам, суставам и сосудам, напрочь выжигая рассудок. Женька успел лишь оглушительно заорать, выплеснув вместе с воплем остатки самообладания, и стремительно сорвался в душную бездну беспамятства.

   Тьма раскачивалась, пульсируя багровыми вспышками глухой боли. Женька понял, что очнулся, раз вновь может чувствовать боль в ногах и шершавую мешковину, кисло пахнущую рвотой, на коже лица. Он понял, что его куда-то несут, и, не надеясь на успех, а скорее следуя инстинкту, попытался вырваться. Женька дёрнулся всем телом, и тут же пожалел об этом - голени мгновенно отозвались нестерпимой болью. "Перелом," ― с ужасом подумал Женька. Не в силах больше кричать, он сдавленно застонал.

   ― Ты смотри - очухался. Крепкий бес попался, жилистый, ― прозвучал усталый, сбитый одышкой, голос. Ему ответил другой:

   ― Твоя правда. И тяжеленный чёрт, хотя на вид тощий. Слава Господу-вседержителю, уже пришли. Мёртвая вода и поганая земля, примите беса в свою утробу - нам он здесь не нужен. Ну, Митяй, и р-раз...

   Женька почувствовал, как его раскачивают, будто перед броском. Он хотел что-то крикнуть, попробовать убедить своих "конвоиров" отпустить его, но из пересохшего горла вырвался лишь сиплый стон, больше похожий на предсмертный хрип.

   ― ...три, ― услышал Женька, и понял, что стремительно падает вниз.

   Ударившись о твёрдый склон, Женька взвыл от боли, но падение не прекратилось. Его то подбрасывало, то жестоко било о какие-то выступы, причиняя невыносимую боль, и парализуя дыхание. Внезапно, верёвка, стянувшая на щиколотках горловину большого мешка, за что-то зацепилась, и Женька, резко дёрнувшись, повис вниз головой. Рывок был такой силы, что вспышка боли в ногах снова едва не лишила его сознания. Женька в отчаянии закричал, чувствуя, как слёзы брызнули из глаз, и едкими ручейками потекли по вискам. И, как "святая вода", касаясь ссадин, слёзы вызывали неприятное жжение. Впрочем, эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что пульсировала в ногах, подобно всплескам раскалённого металла под кожей.

   Женька прикусил губу, чтобы немного сосредоточиться на чём-либо, кроме нестерпимой боли в сломанных ногах. Минуту он покачивался вниз головой, словно живой, точнее полуживой, маятник. Покой принёс недолгое облегчение, но пульс в висках начинал биться всё громче и яростней. Голова болела, а глаза вспухли и норовили вылезти из орбит. Женька понимал, что просто висеть нельзя, иначе он потеряет сознание от прилива крови к голове, и больше никогда не очнётся.