Каждый может любить (СИ)

Из-за изменившегося тела я постоянно везде опаздывала, так как до сих пор не могла привыкнуть к своей неповоротливости. Организм менялся, перестраивался, часто возникали резкие, внезапные боли в ногах, в суставах и самое главное – в голове. И это я молчу про ночную изжогу, когда от боли хочется рыдать и запить все литром разведенной соды. Именно в такие моменты я ощущала себя драконом-инвалидом и все бы ничего, если бы не одно большое “но”. Мой живот. Он огромен. Очень большой объем околоплодных вод, плюс вес дочки судя по примерным подсчетам почти четыре килограмма… И это еще не предел, но именно из-за этого я банально не вижу ног! Я реально не могу наклониться так, чтобы спокойно застегнуть обувь… Да что же это такое!

По щекам предательски потекли слезы, все тело мгновенно покрылось испариной, и затряслись руки – эмоции стало сдерживать с каждым днем все труднее.

- Открывай! Что там у тебя случилось? – все же Преображенский не выдержал и поднялся из машины ко мне. Открыв ему дверь, я хлюпала носом, печально держала в руках сапог и чувствовала себя очень большим печальным комочком грусти, - ты что, арбуз проглотила, пока я в командировке был?

Александр застыл в дверях с открытым ртом. Он смотрел на мой огромный живот, и как раз в этот момент Марианна решила растянуться – ножки в одну сторону, ручки в другую…

- Ой. О-ой… - перед глазами все резко потемнело от внезапной сильной боли. Я тут же села на тумбу в коридоре и схватилась за живот, стараясь не ругаться на чем свет стоит. В последние дни я только и делала, что бранилась, причем очень жестко, как обычно пьяные сапожники делают. – она из меня отбивную делает…

- Я сквозь твою кофту вижу ее пятку! – Александр тут же подбежал и вместо того, чтобы помочь, решил почесать малышку за видимую часть ножки. – ничего себе! И правда пятка! Прости… я не удержался… Просто реально как в фильме “Чужой”… Давай свои ноги, мамочка!

Я продолжала грустно хлюпать носом, пытаясь побороть желание расплакаться из-за собственной беспомощности и дикой радости за то, что Саша рядом.

- Са-аш…

- Чего тебе? – мужчина спокойно надел мне сапоги и застегнул проклятую обувь, которая из-за отеков стала мне немного мала, - я сегодня добрый, если что, могу и за ананасами с огурцами сбегать, лобстеров там поймать…

- Да я не об этом…

- А о чем? – мужчина поднял на меня голову и тут же рассмеялся, - ты правда как панда, Даш. Только теперь так щечки надула, что ничего кроме умиления это не вызывает.

- Спасибо, Саш, - я вновь хлюпнула, но мужчина продолжал улыбаться, и когда я наконец-то встала с его помощью на ноги, он меня обнял. Крепко, сильно, уткнувшись носом в плечо.

- Я скучал, глупая беременная панда, - Преображенский продолжал улыбаться, а мне от этого становилось не по себе, – поехали в магазин, выберем кроватку, закажем, а потом соберем. У тебя же вообще ничего не куплено для ребенка, да?

- Заранее покупать – плохая примета, - серьезно ответила я, с удовольствием позволив ему помочь мне надеть осенний пуховик, - но мне так хочется уже потискать в руках маленькие ползуночки, что просто сил нет терпеть…

- Да уж, беременность – это сложно, - Саша смотрел на меня большими удивленными глазами, глубоко вздохнул и подал руку, - держись, не хватало еще того, чтобы ты упала. Ты имя уже выбрала? Или до сих пор мучаешься?

- Марианна!

- Точно? Или все же Александра? А может быть Марина?

- Марианна! И точка! Хотя… Знаешь, мне еще Полина нравится…

- Так и знал, что выбор не окончательный…

После свадьбы его брата и Марии мы благополучно вернулись в город и тему отношений больше не поднимали, но наш разговор помог мне многое понять – он боится не только моей беременности и положения, а моих чувств. Он не может знать, что происходит у меня внутри. Я и сама не могла до конца понять, что мною движет. Да, я знала, что не впущу в свою жизнь Дмитрия, но я не знала, стоит ли впускать в нее Александра, который сильно боится моей беременности, моего возможного выбора и его повторно разбитого сердца. Он колеблется, а я не знаю, как его подтолкнуть к себе, не оттолкнув при этом.

Работать с таким большим животом становилось сложно. Пришлось отказаться от домашнего труда и полностью перейти в студию. Личная помощница таскала холсты, да и в принципе всегда была рядом, готовая помочь при необходимости. Я больше не могла долго работать над картиной, приходилось делать большие перерывы, и в конечном итоге я все же ушла в декретный отпуск, лишь изредка появляясь в студии. Картины для офисов Преображенского уже давно были готовы и ждали своего звездного часа, а точнее оценки заказчика. Десять картин для холлов и пятнадцать для приемных уже были одобрены Виктором, осталось слово за Сашей, хотя и так было понятно, что главный сейчас все равно его брат.

В командировке Преображенский был не долго – чуть меньше месяца, но при этом он как всегда звонил перед сном, а днем я постоянно была на связи для его докторов. Не знаю, что он там им сказал, но они дико боялись любого моего чиха, готовые вызвать скорую из-за простого насморка.