Я нашел женщину в продовольственном отделе. Она катила перед собой тележку, снимала с полок пакеты и коробочки, придирчиво рассматривала и укладывала в корзину. Я шел сзади и пытался заметить необычное в ее поведении. Она обернулась возле кассы. Спросила без тени раздражения:
— Что вы хотите?
— Извините, — промямлил я, почувствовав неловкость. Это была обычная женщина. Она пожала плечами. Расплатилась. Я вышел на улицу. Дождь заставил натянуть на голову воротник, я добежал до машины, прыгнул в салон. Она стояла на обочине. Наклонилась, заглянула внутрь.
— Опять вы?
— Куда?
— В центр.
— Садитесь.
Вместе с ней в салоне появился тонкий запах духов. Похожий на Машкин.
— «Лу-лу»? — спросил я.
— Да, — кивнула она, смахивая с волос капли дождя. — Что вас заинтересовало?
— Вы ехали на «Газели» до магазина?
— Да.
— Человек в кузове застрелился.
— Что вы говорите?
Она сказала это без удивления. Обыденно.
— Вы не удивлены?
Она вздохнула, прижала к вискам кончики пальцев, зажмурилась на мгновение.
— Остановите мне здесь, я выйду.
— Ответьте мне, — попросил я.
— Что вы хотите услышать?
— А что я могу услышать? — спросил я, останавливая машину у тротуара.
Она молча возилась несколько секунд с ручкой двери, пока я не наклонился и не открыл сам, коснувшись щекой холодного платья. Ее естественный живой запах неожиданно пробился сквозь парфюм и заставил меня замереть.
— Ветер и бубен, — сказала она, выбравшись на тротуар.
— Не понял! — крикнул я вслед, наклоняясь над сиденьем и вдыхая ускользающий аромат. — Ветер?
— Не этот ветер, — сказала она, открывая зонт. — Радуйтесь, что не слышите. Услышите… перед смертью.
— Постойте! О чем вы?
Она не ответила.
Что делать в отпуске? Ехать никуда не хочется. И некуда. На улице дождь. И зачем уезжать? Машка забирается на диван и, листая журнал, приваливается к плечу. Выгибается. Как кошка. Кажется, почеши за ухом, проведи ладонью по узкой спине, замурчит, выпустит когти.
— Маша, помнишь, в детстве иногда ты просыпалась ночью и плакала? Что-то пугало тебя?
— Помню, — говорит она, не отрываясь от страниц.
— Что это было? Ты отказывалась рассказывать об этом.
— Я не хотела, — вздыхает дочь.
— Почему?
— Мне было страшно рассказывать, — объясняет Машка. — Казалось, если расскажу, это вернется.
— Что вернется?
— Голоса, — Машка оборачивается, сбрасывает со лба волосы, усмехается. — У меня было ощущение, что кто-то громко кричит мне в ухо. Неприятно, правда?
— Не знаю, — пожимаю плечами. — Мне никто не кричал в ухо.
— Ерунда, — она возвращается к журналу. — Я привыкла.
— Значит, эти голоса не исчезли? — спрашиваю.
— Я привыкла, — говорит она. — Теперь это просто гул. Удары. Ритм. Мне не мешает.
— Ветер и бубен, — бормочу я.
— Не-а, — зевает Машка. — Только бубен.
Олег не врач. Просто у меня, как и у каждого, есть приятель, который знает ответы на любые вопросы. Он способен давать дельные советы. Очень полезное качество. Оно позволяет трезво относиться к собственной способности советовать. Олег отодвигает в сторону разобранный видик, протягивает причудливую раковину.
— Что слышишь?
— Шум моря, — отнимаю раковину от уха.
— Ничего подобного, — не соглашается Олег. — Всего лишь эхо звуков, которые раздаются в голове. Кровь шуршит, пробираясь по сосудам. Сквозь склеротические бляшки.
— Подожди, — не соглашаюсь я. — Но это же не голоса? И не гул, не ритм. При чем тут раковина?
— А вы к врачу обращаться не пробовали? — интересуется Олег. — Вдруг у Машки внутричерепное повышенное? Или еще что?
— Только нам врачей не хватало.
Не хочется грязнить Машкину медицинскую книжку.
— Ну, как знаешь, — успокаивается Олег. — Ей это мешает?
— Нет.
— Тогда и ты не мучь себя, — Олег вновь углубляется в электронные схемы. — В этой жизни у нас всех осталась одна задача.
— Какая?
— Умереть раньше собственного ребенка, — усмехается Олег.
— Обычное самоубийство, — Петр тщательно заминает сигарету в жестяной пепельнице, с тоской смотрит в зарешеченное окно, за которым не прекращается дождь. — Уйду я из прокуратуры.
— Куда?
— Куда угодно, — он откидывается назад в кресле, с трудом соединяет руки на затылке. — Пора и о деньгах подумать. О семье. Сын институт заканчивает. Женится — надо где-то жить. Не хочу, чтобы жена с невесткой лица друг другу на кухне разодрали. В адвокатуру пойду. Какие сейчас дела в суд идут, каждое второе развалить — нечего делать.
— Разве самоубийство бывает обычным?
— Бывает, — вздыхает Петр. — Жизнь не бывает обычной. Вот прикинь. Жена парализованная. Дочка — даун. Зарплата мизер. И та на водку тратится. Так что самоубийство обычное. Другой вопрос, что человек с такой визиткой охранником работал и оружие имел. Но это вопрос не ко мне. Ты зря дергался. Свидетели не нужны. Вопрос ясный.
Звонок обрывает наш разговор. Я выхватываю сотовый и с разочарованием выслушиваю пятиминутную отповедь бывшей жены по поводу уже недельного непоявления Машки.
— Валентина? — с усмешкой спрашивает Петр.
— Да, — киваю.
— И звонила, конечно, с простого телефона?
— Как правило.