Каждый отвечает за всех

– Сейчас не влезешь, а к вечеру проветрит! – крикнул Межов, покрывая ропот непрерывно растущей толпы. – Если все выйдем, то мы в одну ночь перевеем и спасем зерно. Захватывайте с собой лопаты, ведра, мешки и собирайтесь здесь. Поедем часа через три-четыре. Шоферам бортовых машин быть здесь с машинами.

– Вот так сразу бы и говорил, а то чертыхается...

– Молодой, погорячился.

– Выйдем, председатель, все пойдем, не сомневайся.

– Неужто хлебу пропасть дадим – не маленькие, понимаем.

– Добро. Только все собирайтесь, другого наряда не будет.

Межов отогнал лошадь на конюшню, пообедал, поговорил со своей хозяйкой, молодящейся старой девой, которая отказалась идти в ночную, сходил в гараж к шоферам, и, когда возвратился, у правления уже опять гудел народ с деревянными лопатами, ведрами, мешками, бабы захватили на всякий случай даже вилы и грабли.

В толпе Межов разглядел и вдову Пояркову, и Ольгу Христонину в голубой кофточке, с накрашенными губами, и тетку Матрену, и конюха Гусмана с двумя сыновьями – школьниками старших классов – все село собралось здесь, затопив площадь перед правлением. И его хозяйка, обиженно поджав губы, пристала сбочку, слушая говорливую соседку.

На крыльце правления агроном Метелин, он же секретарь парторганизации, держал речь:

– А поскольку дело общее, артельное, не подкачайте. Кто с граблями и вилами, отделяйтесь – поедете валки переворачивать. С ведрами и лопатами – на тока. Поедем двумя партиями: кто на ближний ток, поедет со мной, на дальний – с председателем. Эй, Сережка! – крикнул Метелин шоферу, остановившему свой грузовик позади толпы. – Вези народ с граблями на ржаное поле.

– На одной машине не поместимся!

– Вон еще две идут. Васили-и-ий, рули сюда!

– По одной, бабы, по одной влезайте, не торопитесь.

– Эх, ногу-то закинула... Вот эт-та нога-а-а!

– Марья! Марью-у-ушка! Трубу у меня закрой – забыла.

– Отвернись, бесстыдник, чего выпялился!..

– Пошевеливайтесь, колхознички!

Площадь колыхалась и гудела разноголосо и весело, в кузова со звоном падали ведра, урчали машины, пыхая бензиновым дымком, тявкали, переживая общее возбуждение, собаки.

Межов пошел к машинам и, двигаясь сквозь толпу и встречая приветливые лица, с радостью понял, что он близок всем этим незнакомым людям и они понимают его заботы и тревоги.

На первых грузовиках уехало более полутора сотен человек, а площадь все еще бурлила народом – вышло все взрослое население. Только третьим рейсом грузовики смогли забрать последних, да и то две машины были явно перегружены.

На току уже хлопал движок электростанции, непросохшая площадка была покрыта брезентом и старыми мешками, зернопогрузчики выкатили на ветер для очистки пшеницы, а два зернопульта уже кидали в небо желтые струи ячменя. Семен Филин хромал между ворохами на новой деревяшке в сопровождении повеселевшего Вихря и по-хозяйски покрикивал на баб, лопативших рожь.

– К нам, Сергей Николаич, к нам! – крикнула вдова Пояркова, когда Межов спрыгнул с последней машины.

– Молодые с молодыми, – ответила ей Ольга, подхватывая Межова под руку. Она ехала с ним на одной машине.

– К нам иди, председатель, – пригласила тетка Матрена.

Вся обширная площадка тока кипела говорящими людьми, гудели очистительные машины, и этот слившийся, дружный шум звучал сладкой и радостной музыкой.

Межов сбросил на землю пиджак, закатал рукава рубашки и, взяв широкую лопату, встал рядом с Гусманом к зерномету. Машинка эта, величиной с табуретку, оказалась на редкость прожорливой, ее никак не удавалось завалить зерном, почти мгновенно взлетавшим в небо толстой пожарной струей. Даже ветер не сгибал ее, а сносил в сторону лишь сорняк и неотбитую полову.

– Сильный! – кричал удивленно Гусман. – Сильнее двух лошадь будет.

Над площадкой стояло облако пыли, сносимое на стерню, ревели предельно загруженные машины, пахло горячей прелью, а хромой Филин, взобравшись на ворох, кричал с безумной радостью:

– Жми, едрит твою в сантиметр, наворачивай, выручай Семку Филина! Эх соколы – вороньи крылья, задавим капитализьму!

Но и он недолго покрикивал, захваченный общим подъемом. Взял метлу, надел на плешивую голову мешок, чтобы не хлестало зерном, и начал сметать мусор с вороха. Ловко сметал, размашисто. А рядом, поминутно перекликаясь, суетились у соседнего вороха женщины.

– Сергей Николаевич, вызываю на соревнование! – крикнула Ольга, опрокидывая в пасть зернопульта ведро с ячменем. – Всю бригаду вызываем!

– Не возьмутся они, слабо! – поддержали женщины.

– Давай! – крикнул Межов, смахнув локтевым сгибом пот со лба и орудуя лопатой. – Гусман, не подкачай! Ребята, покажите-ка мужскую хватку!

На закате солнца приехал на лошади Антипин и привез два десятка легких совков. Он сложил их к ногам Межова и сказал, что он своему колхозу не враг, а верный и первеющий помощник.

– Только за жесть ты мне уплати, председатель, дом хотел перекрывать после жнитва.

– Ладно! – крикнул Межов весело. – Становись рядом, а то нас прижимают.

– Соревнованье? – Антипин усаживался в телегу. – Это можно. Вот лошадь поставлю к месту.