Каждый умирает в одиночку

Шествие двигалось по скудно освещенным коридорам, по железным лестницам, устланным скользким линолеумом, по всему дому смертников. И где бы ни проходило шествие, навстречу ему из камер неслись стоны, подавленные вопли. Вдруг из какой-то камеры громкий голос крикнул: — Прощай, товарищ!

И Квангель громко ответил: — Прощай, товарищ!

Перед ними отперли наружную дверь, и они вышли во двор. В каменном колодце еще не рассеялся ночной мрак. Квангель быстро поглядел вправо и влево, ничто не ускользнуло от его напряженного внимания. Он увидел в окнах одиночных камер бледные пятна, лица товарищей, как и он приговоренных к смерти, но еще живых. Навстречу шествию с лаем бросилась овчарка, часовой свистнул ей, и она, ворча, поплелась назад. Гравий хрустел под ногами, вероятно днем он был желтоватый, теперь же при электрическом свете он казался иссера-белым. Из-за стены выглядывал призрачный остов голого дерева. Воздух был сырой и холодный. Квангель подумал: через четверть часа я больше не буду зябнуть — как странно!

Он ощупал языком стеклянную ампулу. Еще не время…

Но удивительно, как ни отчетливо слышал и видел он все вокруг, до мельчайших подробностей, тем не менее все происходящее казалось ему нереальным. Будто ему когда-то рассказывали об этом. Будто он лежал у себя в камере и видел все это во сне. Да нет же, не мог он, живой человек, итти здесь, когда все они, шедшие вокруг него с равнодушными, или жестокими, или алчными, или скорбными лицами — все они были призраками. И гравий был призрачный, и шарканье ног, и хруст камешков под башмаками — все это были призрачные шумы…

Они вошли в какую-то дверь и очутились в комнате, залитой таким ярким светом, что Квангель сперва ничего не увидел. Но тут провожатые рванули его куда-то вперед, мимо священника, опустившегося на колени.

Навстречу вышел палач с обоими своими помощниками.

— Ну, не обижайся на меня, — сказал он.

— Нет, за что же? — ответил Квангель.

Пока палач снимал с него куртку и отрезал ворот его рубахи, Квангель смотрел на тех, кто сопровождал его сюда. Но в ослепительном свете ему видна была только гирлянда мертвенно белых лиц, обращенных к нему.

Это снится мне, подумал он, и сердце у него забилось сильнее.

Из толпы зрителей выступила фигура, и, когда она приблизилась, Квангель узнал низенького, доброжелательного доктора в светло-сером костюме.

— Ну как? — спросил врач с бледной улыбкой. — Как мы себя чувствуем?

— Попрежнему! — ответил Квангель в то время, как ему связывали руки за спиной. — Сейчас у меня порядком стучит сердце, но, я думаю, через пять минут это пройдет.

И он улыбнулся.

— Подождите, я дам вам лекарство! — и врач сунул руку в карман.

— Не беспокойтесь, господин доктор, — остановил его Квангель. — У меня есть, что нужно…

И на секунду между тонкими губами блеснула стеклянная ампула…

— Ах, так! — растерянно вымолвил врач.

Квангеля повернули в другую сторону. Он увидел длинный стол, покрытый гладким черным матовым чехлом, вроде клеенки. Увидел ремни, пряжки, но прежде всего увидел нож, широкий нож. Он висел очень высоко над столом, Квангелю показалось — угрожающе высоко. Он мерцал тусклым серебром и как будто злорадно подмигивал ему.

Квангель перевел дух.

Внезапно около него очутился начальник тюрьмы и заговорил с палачом. Квангель не отрывал взгляда от ножа и слушал невнимательно.

— Я передаю вам, как палачу города Берлина, осужденного Отто Квангеля, дабы вы лишили его жизни при посредстве топора, согласно имеющему законную силу приговору трибунала…

Голос был нестерпимо громкий. Свет был слишком яркий…

Пора, — думал Квангель. — Пора…

Но он все медлил. Страшное томительное любопытство разбирало его…

Еще минутку, думал он. Только узнаю, каково лежать на этом столе…

— Давай, давай, старина! — поторопил его палач. — Нечего волынить. Через две минуты все будет позади. А волосы прибрал?

— Положил у двери, — ответил Квангель.

Через секунду Квангель лежал уже на столе и чувствовал, что ему привязывают ремнями ноги. На спину ему опустили стальную скобу и плотно прижали его плечи к столу…

В нос ему бил запах извести, сырых опилок, дезинфекции… Но все перешибал противный приторный запах чего-то… Чего же?

Крови!.. — сообразил Квангель. — Здесь воняет кровью.

Он слышал, как палач шепнул: — Пора.

Как ни тихо шептал он — тише уже нельзя, — все-таки Квангель услышал это «пора!»

И сразу же услышал, как что-то зажужжало.

Пора! — шепнул ему тоже внутренний голос, и зубы нащупали ампулу с цианистым калием…

Но тут у него поднялся спазм, его вырвало и вместе с рвотой унесло стеклянную ампулу…

О господи, подумал он, зачем я столько ждал…

Жужжание перешло в гудение, а гудение в пронзительный визг, такой визг, который слышно до небес, до самого престола божия…

Топор с грохотом врезался ему в затылок.

Голова Квангеля упала в корзинку…

Через три минуты после того, как рухнул топор, врач, весь бледный, дрожащим голосом констатировал смерть казненного.

Труп убрали.

Отто Квангеля не стало на свете.

ГЛАВА 71 Свидание Анны Квангель