Каждый умирает в своем отсеке

— Василий Васильевич - какая-то важная шишка в правительстве, а Павел Николаевич - что-то наподобие начальника его охраны и порученца. Но мужчина серьезный. Человек пятнадцать - двадцать под ним ходят. Он у них центровой. Эти парни каждый месяц у нас здесь "бордельеро" устраивают, называют "корпоративной вечеринкой". Напьются, а потом начинают своих девок трахать. Я после этого три дня каюты отмываю и презервативы выбрасываю. Но Михалыч говорит, нам выгодно их катать. После каждого такого круиза они "зеленью" отстегивают каждому из нас. Если хочешь знать мое мнение, то лично я думаю, что и тот и другой - бандюки. Только один строит из себя важного государственного деятеля, а другой тайно ему дорогу наверх расчищает.

Выйдя из метро, Зиночка демонстративно поправила грудь и спросила в лоб:

— Ну что, мастер внезапного подводного удара, моряки баб любят? Или все поголовно в своей лодке импотентами стали? Банкет продолжать будем? Или как?

— Или как! Зина, без обид, давай в другой раз, сегодня у меня дела.

Зинка недовольно поджала губки, развернулась и, виляя упитанной округлой "кормой", побрела на остановку. Специально, чтобы слышал Андрей, она пропела: "Я не такая, я жду трамвая!"

"Что с нее взять, — подумал Андрей. - Баба, она и в Африке баба!"

19. КРЫСЁНЫШ

У Василия Васильевича Абражевича кабинет был скромным, но дела он вершил большие. Ему не было еще и сорока - крупноголовый, кареглазый крепыш, немного тучный, но с ласковой улыбкой, которую наивные люди нередко принимали за проявление доброго нрава. На самом деле улыбка ничего не означала и могла свидетельствовать единственно лишь об отменном аппетите и бесперебойной работе кишечника.

В управленческие структуры Абражевич внедрился в пенном хвосте местных лидеров, стоявших у истоков преднамеренного развала Советского Союза в начале 90-х, но вовремя скумекал, что повсеместное обнищания и растущее недовольство народа обязательно сметет первую постсоветскую власть. Так оно и вышло, но ушлый карьерист к тому времени не стушевался и сумел переместить себя под крылышко МИДа, заняв поначалу неброскую должностишку помощника советника по коммерческим связям.

Среди бывших коллег не сразу хватились улыбчивого отрока, в прежние времена — секретаря одного из райкомов. Многие из старых приятелей в ту пору напоминали мальковую стаю пираний, которую взращивали для какого-то опыта в ведре, а потом случайно выплеснули в живой водоем. В светлой, тихой воде мальки так буйно резвились, с таким азартом и жадностью пожирали всякую мимо плывущую живность, включая иной раз и крупную рыбеху, что и себя подчас не жалели, лопаясь от обжорства. В результате в начале 90-х все пространство небольшой страны, словно по мановению волшебной палочки, покрылось, как ядовитой пленкой, ошметками мальков и непереваренных, недоразгрызенных существ непонятного вида и происхождения, коих пресса, тоже захваченная мальками, именовала единым словом "совки".

Абражевич не поддался общей тенденции, не втянулся в веселый, соблазнительный процесс передела собственности. Тому было несколько причин. Во-первых, Василий Васильевич был умен и осторожен и с юных лет подозрительно относился к тому, что вроде бы само лезло в рот. Во-вторых, вырос он отнюдь не в партийном инкубаторе с теплым обогревом, где до выпада в живую воду обреталась поголовно вся пиранья поросль. В-третьих, хорошо знал и помнил, чем закончился бешеный поход хунвейбинов в Китае.

Его родители были обыкновенными советскими тружениками, причем с уклоном к социальному мазохизму. Оба работали в "закрытом ящике", дружно верили в объявленный еще Хрущевым коммунизм и радовались каждой малой житейской удаче - новому холодильнику, купленному в кредит, полученным от предприятия шести соткам, бесплатной путевке в санаторий по линии профсоюзов, как нищий радуется обнаруженной в мусорном баке золотой монетке. Вдобавок отец сильно закладывал за воротник, пьяный становился свиреп и непредсказуем и метелил для вразумления своего отпрыска широким солдатским ремнем за любую оплошность. Так продолжалось до тех пор, пока повзрослевший до срока Василий, отличник и комсомольский активист, не подсыпал однажды отцу в питье крысиного яда, отчего Абражевича-старшего на два месяца скрючило диковинным параличом.

Об этом случае, когда пришлось переступить через родственные узы и огрызнуться, Василий Васильевич не мог вспоминать без смеха. У отца намертво заклинило шею, а туловище, руки, плечи, напротив, приобрели какую-то неукротимую верткость. Забавно было глядеть, как за столом он раз за разом проносил мимо уха полную ложку. Оклемавшись, отец кардинально изменился: стал молчаливым, боялся лишний раз взглянуть на сына, видать, все понял. Впоследствии, уже после развала Союза, Василий определил отца в хороший, обеспеченный всем необходимым дом для престарелых, где старый пьяница в конце концов удавился тем самым ремнем, которым в молодости лупцевал сына. Отец оставил ему письмо, где значилось только одна фраза: "Что б ты сдох, крысёныш!"