Каждый умирает в своем отсеке

Замочив говоруна, убийцы больше ничего в квартире не тронули, не произвели даже поверхностного обыска, видно, им нужна была только жизнь этого человека. Завершив работу, киллеры спокойно удалились.

Переворачивая тело на спину и вытягивая сломанную руку татарина вдоль туловища, Андрей от неожиданности вздрогнул: под левым соском у покойника в середине ярко-алого, расплывшегося по рубашке пятна зияла бордовая рана, а сам Мусса лежал животом на окровавленном морском кортике. Одинокая предсмертная слезинка боли и несчастья застыла на бледном и остывающем лице незадачливого добытчика и самозабвенного любителя женщин. Андрей взял кортик в руки и прочитал на лезвии: "Булат. N РВ 541956".

Это его, Андрея, кортик. Этот номер он запомнил с момента вручения и будет помнить всю жизнь. Его и уволили с флота с правом ношения военной формы одежды, атрибутом которой кортик и был. А как он сюда попал, прежде хранившийся в верхнем ящике отцовского комода, куда Андрей собственноручно его положил, приехав в родной город, оставалось загадкой. По логике организаторов "подставы", у него дома должны остаться ножны. Короче, ловушка для идиотов.

— Вишь, что творят, гады, — почему-то вслух проговорил Андрей. - Но ничего, Мусса, я за тебя с ними рассчитаюсь и выясню, кто тебя убил... Кто бы это не сделал! Пусть даже сам Пашка...

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МУЖСКАЯ РАБОТА

28. НАСЛЕДНИКИ ЦАРЯ МИДАСА

Несколько дней Абражевич оценивал ситуацию. С одной стороны, ужасно хотелось денег. Денег больших, солидных, дающих независимость и реальную власть. Только в этом случае можно будет послать своих нынешних подельников, которых он тайно ненавидел, потому как всех их объединяла и связывала дружба тесная и беспощадная, основанная на временном взаимном интересе, к едрене-фене!

Но осторожный чиновник остерегался с головой нырять в омут проекта, так зримо и навязчиво маячившего перед глазами. В голове почему-то все время звучала любимая фраза Марьи Ивановны, несколько облагороженная претендующим на интеллигентность Василием Васильевичем: "Как бы и рыбку съесть, и на велосипеде прокатиться, и косточкой не подавиться".

Ясно было одно: нельзя брать на себя всю ответственность за предстоящий шаг. Да и пирог слишком жирен, чтобы осилить одному. Он уже подготовил более-менее сносное обоснование своих предложений, закамуфлировав в нем истинную уголовную суть проекта. Пусть все считают, что он печется не о собственном кармане, а о родном государстве. Днем и ночью только и думает о деяниях на пользу Отечества. Однако все им подготовленное нуждается в поддержке сверху. Скрепя сердце набрал номер своего покровителя. Из двух-трех междометий сразу смекнул, что тот примет его прямо сегодня, прямо сейчас.

Через час Абражевич уже стоял перед зданием, где разбиваются надежды и сердца. Нередко человек входил сюда полный сил, устремленный в помыслах в светлое будущее, как штопор в пробку, а вываливался из подъезда полутрупом, не ведающим, на кой хрен больше жить. Однако сам факт, что он вхож сюда, говорил о многом. Простым людям тут ходу не было. В этот дом попадали лишь избранные, образно говоря, сюда и приглашали лишь отдаленных потомков царя Мидаса, которые, как и их славный предшественник, умели превращать в золото все, к чему прикасались их руки.

Кабинет, в котором Абражевича принял покровитель, мало чем отличался от его собственного, был, пожалуй, даже поменьше и уставлен небогато, но эта видимая его малость была обманчивая: посетитель сразу же попадал в зону действия столь мощных, высоких, таинственных энергий, что с непривычки мог впасть в окаменение. Но Василий Васильевич тут бывал и потому знал, как себя вести в подобной ситуации. Он поспешно изобразил робкую почтительность перед сидящим за столом странным существом, похожим на раскормленную жабу, но в его поведении все же чувствовалось веселое озорство, и воспринималось это покровителем нормально.

— Ну, чего еще придумал, бесенок? - осведомился тучный господин с жирным лицом. - Небось, какую-нибудь большую пакость?

Абражевич подобострастно хихихнул и не садился, пока покровитель, выждав минуту-другую, милостиво не ткнул пальцем в стул.

— Рад видеть вас в добром здравии, уважаемый Никифор Семенович, — произнес Абражевич с такой сокровенной искренностью и глубиной, что было понятно: окажись по-другому, застань он благодетеля хотя бы с легким насморком, то и сам в ту же секунду околел от горя. Вот так далеко простиралась его преданность.

— Говори дело, — пренебрежительно буркнул хозяин кабинета. - Чего понадобилось от старика?