Грег часто говорил с ней о таких вещах. Я почувствовал, как давняя, но неугасающая грусть вспыхнула с новой силой, когда мамин голос загустел от подступивших слез. Я пытался сохранить ровный тон.
– Обещаю, что буду и впредь рассказывать тебе о ней. Я постараюсь увидеть ее снова сегодня.
– Может, тебе удастся ее сфотографировать? – сказала мама и добавила: – Ей даже необязательно знать, что ты ее снимаешь.
– Мам, это называется скрытым преследованием, что большинству девушек не нравится.
– Ты опять меня дразнишь, да?
– Да, но все равно не буду тайком фотографировать, даже ради тебя.
– Мой смешной мальчик. Ты заставляешь меня еще больше скучать по тебе.
– Больше, чем по Джереми. Так себе любезность.
– Я скучаю по вам обоим.
Я закатил глаза, но телефон сводил эффект на нет.
– Ну да. Он тебе хотя бы позвонил?
– Позвонит. Он, наверное, еще спит.
– Это легко исправить. – Я опустил трубку и издалека услышал, как мама просит не будить брата, в то время как я направился в соседнюю комнату, чтобы сделать именно это.
Бугор под одеялом на диване подсказывал, что папа еще спит. Оказавшись в другой, полутемной комнате, я, уже не церемонясь, толкнул своего паршивого братца.
– Вставай и поговори с мамой. – Я не стал обзывать его вслух, потому что мама могла услышать.
– Адам, что за… – пробурчал не-Джереми. Отец заморгал спросонья. – Что с мамой? – Он оказался шустрее меня и схватил телефон, прежде чем я успел исправить свою оплошность. – Сара? С тобой все в порядке?
А потом мне пришлось выслушивать приглушенные мамины объяснения, что я должен был дать трубку Джереми. Мне стало еще более неловко, когда отец объяснил, что после того, как я лег спать, они с Джереми решили поменяться местами. Проблема была не в самом разговоре, а в том, что мои родители общались как чужие и это причиняло боль. Папа с его хриплым сонным голосом, который он все пытался замаскировать, мама с ее болезненной чрезмерной вежливостью. Они не производили впечатления людей, женатых уже двадцать лет. Имеющих общих детей. Натянутые фразы
– Извини, – сказал я, когда папа вернул мне телефон.
– Может, в следующий раз перенесешь побудку на более поздний час?
– Я думал, тут Джереми.
– Он вызвался лечь на диване.
– Я понял. – На этом я закончил самый долгий разговор, состоявшийся у нас с отцом за последние недели. Я вышел из комнаты, предоставив ему самому решать – встать, или снова заснуть, или еще что. Когда я возвращался к себе через гостиную-прихожую, Джереми уже сидел на диване и почесывался.
– Что это было?
– Все из-за того, что ты – осел, – сказал я. – Позвони маме.
Звонок в дверь раздался в самое неподходящее время. Я просматривала материал, отснятый вчера на балконе, пытаясь решить, считать ли плохое освещение крутой стилистической особенностью или я все-таки испортила фильм. Я уже собиралась нажать «паузу» на своем ноутбуке, но тут пошли кадры последних нескольких секунд – те самые, когда Адам подглядывал за мной со своего балкона. Угасающий солнечный свет освещал только половину его лица, делая заметной легкую складку между бровями, которая выдавала скорее любопытство, чем недовольство.
И я решила, что освещение просто идеальное.
Вздохнув, я пошла открывать, рассудив, что для доставки заказанной мной китайской еды рановато, если только разносчики не передвигаются на машине времени. Я и не ожидала, что прибудет мой обед, но, когда открыла дверь, не меньшее удивление, чем путешествующие во времени курьеры, вызвал у меня тот, кто стоял на пороге.
– Пришел покурить, что ли? – спросила я.
Адам покраснел, и если накануне вечером я находила милым румянец, разливавшийся по его шее и лицу, теперь он не казался мне таким уж привлекательным.
– Я хочу попросить тебя об одной услуге.
Я прислонилась плечом к дверному косяку.
– Еще чего. Ты вчера понес такую чушь, что я не намерена помогать тебе.
– За тобой должок, – сказал он, и румянец расползся до ушей. – За сигарету.
– Неверный ход. Попробуй еще раз. Никто не заставлял тебя прыгать на мой балкон и брать у меня сигарету. И я точно не принуждала тебя курить.
– Серьезно?
– Серьезно. Чего ты хочешь? – Любопытство взяло верх над желанием изображать самодовольное превосходство. Губы Адама вытянулись в тонкую линию, и мой интерес возрос. Похоже, его совсем не радовало то, о чем он хотел меня попросить.
– Мне нужно тебя сфотографировать.
Мои брови взлетели вверх.
– Прошу прощения?
Адам смотрел куда угодно, только не на меня.
– И в каком же виде?
– Обычная фотка.
– Зачем?
Я не думала, что можно покраснеть еще сильнее, но у него получилось.
– Это для моей мамы.
– Даже не знаю, как это понимать, но в любом случае оставь эту идею. – Я попыталась закрыть дверь, но Адам придержал ее ногой.
– Послушай, я вовсе не пытаюсь тебя преследовать…
– Но именно этим и занимаешься, так что отпусти мою дверь.
– Я не останусь в долгу. Выкурю столько сигарет, сколько захочешь, да что угодно.