Каждый второй уик-энд

Мама сидела на кровати вся такая чопорная и правильная; ее гладкие, сияющие каштановые волосы струились по плечам. Вырез коротенького топа, правда, был низковат, и я видела очертания ее грудной клетки, помимо мускулистых смуглых предплечий. Неужели за последние два дня она еще больше отощала? Мои глаза говорили «да».

Ее карие глаза блестели слишком ярко, но даже без этой визуальной подсказки я почувствовала запах алкоголя и схватилась за угол подушки. Эти ночные разговоры обычно случались только после небольшой помощи от «Капитана Моргана»[8] и никогда не предвещали ничего хорошего.

Она всегда начинала с одного и того же вопроса:

– Как поживает твой отец?

– Прекрасно.

– А разрушительница домашнего очага?

– Мам.

– Что мам? Разве я не имею права спросить о женщине, которую твой отец выбрал, чтобы вместе воспитывать тебя? Разве мне, как матери, не положено знать, насколько хорошо она к тебе относится? Разве…

– С ней все в порядке. Все хорошо. Никто меня не бил, не морил голодом и не заставлял вступать в секту. Нет, папа не упоминал о тебе. Нет, у меня не было ощущения, что они с Шелли расстаются. Нет, я не нашла тайного мешка с деньгами, помеченного «Спрятать от Хелен». Я вообще ничего не знаю. Я никогда ничего не знаю. А теперь я могу снова заснуть?

Но мне это не удалось. Потому что она разревелась. И мне пришлось ее обнять. Потому что она никогда не обнимала меня.

– Том говорит, что я должна получать больше денег.

– Кто такой Том? – спросила я через несколько минут, уже с мокрым от слез плечом.

– Том. Ты знаешь Тома.

Я не знала никакого Тома.

– Я встретила его в спортзале, и он сказал, что Роберт ни за что не раскроет все свои активы. – Она подняла голову, и после того как я перестала разглядывать потеки туши на ее лице, до меня дошло, что она смотрит на меня так, будто ждет ответа.

Я вздохнула и опустила руки. Хотя бы раз она разбудила меня, потому что на самом деле соскучилась по мне, а не ради очередной разборки на почве чувства вины. Я почти не сомневалась в том, что отец уводит какие-то деньги на счет, открытый на имя Шелли. Мама тоже так думала, но до сих пор ей не удалось это доказать. Ее попытки заставить меня шпионить для нее провалились. Какая мне разница, кто из них будет шиковать на отцовские деньги? Пока продолжалась эта свистопляска, никому из них такое счастье не светило.

Все это мелочи жизни.

– Я же сказала тебе, что ничего не знаю ни о каких деньгах.

Мама фыркнула и отпрянула.

– Он где-то прячет их. Ты знаешь, что я права. – Она поводила пальцем у меня перед носом, и я отмахнулась. – А с чего бы этой шлюхе оставаться с ним?

Я уже давно не думала, что кто-то из моих родителей особенно привлекателен, поэтому промолчала.

Мама положила голову мне на плечо.

– А ты не могла бы просто…

– Нет. – Я крепче сжала подушку и ссутулилась, чтобы сбросить мамину голову с плеча. Она пыталась играть в милую, ласковую маму, но мое сердце разрывалось от этой фальши. – Я не собираюсь рыться в его вещах. Сколько раз я должна это повторять?

Она оторвалась от моего плеча.

– Полагаю, ты хочешь, чтобы я осталась без крыши над головой.

– У тебя огромный дом.

– А если он заявит, что должен платить меньше? Тогда я могу потерять все.

– Мам, перестань. Ты переживаешь из-за пустяков.

– Может, потому, что я единственная, кто останется бездомной? – Она издала гортанный звук, напоминающий издевательскую усмешку. – Ты ускачешь к своему отцу, как это делаешь каждый второй уик-энд…

– Я, как известно, обожаю кочевать. – Я воздержалась от комментариев по поводу графика посещений, потому что мама знала – по крайней мере, трезвая знала, – что меня лишили права голоса в этом соглашении.

– …и я окажусь в какой-нибудь подворотне, где буду торговать собой за наркотики.

Я не смогла удержаться от смеха.

– При таком раскладе ты довольно быстро превратишься в шлюху-наркоманку.

Меня бросило в жар, когда она влепила мне пощечину.

– О! – Обеими руками она прикрыла рот. – Джолин. Дорогая, я не хотела. Моя Джолин. – Она кинулась обнимать меня, укачивая и успокаивая, как будто это я плакала. Но я не плакала. Никогда себе этого не позволяла. Сердце билось неровно, лицо саднило, но глаза оставались сухими. – Ты – единственное хорошее, что есть в моей жизни, ты знаешь об этом? Я так тебя люблю, так люблю, так… – Наконец она уложила меня в постель, подтянула сбившиеся простыни и укрыла меня одеялом.

Перед тем как уйти, она поцеловала меня в щеку, по которой до этого ударила.

Адам

Я ждал в машине, пока Джереми и папа обнимались на прощание. Сам я отказался от прощальных объятий, ограничившись скупым: «Пока». В результате мы с Джереми не разговаривали всю дорогу до дома. Поездка заняла полчаса, так что молчание потребовало от нас обоих немалых усилий.

Джереми свернул с шоссе, и даже с закрытыми глазами – по хрусту колес и тряске – я догадался, что мы приехали. В поле зрения показалась гравийная дорога, тянувшаяся на полмили до самых ворот, и мама стремительно спустилась с крыльца. Ее короткие, до подбородка, золотисто-каштановые волосы разметались вокруг светлого овала лица.