Казино «Бон Шанс»

— Не Юрий, а Юри, это прибалтийская фамилия, — поправил ее Станислав Семенович. — Вам не нужно забивать голову, просто когда услышите эти фамилии и что-то о дискете, немедленно сообщите мне, кто и с кем об этом говорил. Ну и все такое прочее. Все. Идите на рабочее место. И помалкивайте, голубушка.

— Спасибо, Станислав Семенович, — радостно вскочила Цветкова.

— Не стоит благодарности, работайте…

Казалось, работа в казино должна войти в какие-то рамки, хотя бы по примерной продолжительности рабочего дня, и определиться по четко очерченному кругу функциональных обязанностей, но этого никак достичь не удавалось. Формально Меркулов должен был подчиняться начальнику охраны Мартынову и состоять в штате его сотрудников, но фактически вел работу по указаниям Снегирева, у которого был пусть небольшой, но свой штат молчаливых мужичков примерно одного с ним возраста — видимо, бывших сослуживцев. Они целый день проводили в кабинетах и вылезали из них только на обед. Кушали лишь в своей компании — и опять в кабинеты, как мыши по норам. Чем они занимаются, знал, наверное, только Сан Саныч.

Зато он сам никому не отказывал в своем обществе — появлялся везде и всюду, всем интересовался или, проходя мимо, бросал острый, внимательный взгляд. Как ни странно, сотрудники его не боялись и даже любили, предпочитая в случае неприятностей иметь дело со Снегиревым, а не с Леонидом Кимовичем Паком.

Сегодня у Сан Саныча родилась идея взять под жесткий контроль все входы и выходы из казино, независимо от пульта охраны. Как он объяснил, эту работу начинал еще Ояр, но не закончил, так пусть Петр Алексеевич сделает то, что не успел Юри. Сначала они вместе со Снегиревым все проверили по схеме, потом наметили места, где разместить миниатюрные телекамеры размером не более спичечного коробка. Их предстояло закамуфлировать, обеспечить четкую передачу изображения и ее круглосуточную запись.

— Не забывайте, о чем я вас просил, — напомнил Снегирев.

— Что именно вы имеете в виду? — уточнил Меркулов.

— Ищите скрытый пульт, который мог поставить Юри.

— Я помню, но вряд ли Ояр мог поставить его в таких местах.

— Тем не менее, — усмехнулся Александр Александрович. — Как говорится, чем черт не шутит? Попутно посмотрите, нет ли там еще каких неприятных сюрпризов.

— Непременно, — пообещал Петр.

Предстояло перекрыть техникой все действующие и запасные выходы, и он, провозившись до обеда, еще не сделал и половину намеченного.

Обедать, по уже сложившейся традиции, его пригласили Ирина и Генкин. Против их общества Меркулов не возражал.

За столом разговор вертелся вокруг всякой ерунды. Не забыли вспомнить историю с Жаминым, еще продолжавшую владеть умами, но уже успевшую потерять свежесть сенсации и постепенно превратившуюся в одну из дежурных тем, которая со временем тоже уступит место новой: жизнь не стоит на месте.

— Сбежал, сбежал, хитрец, — занимаясь антрекотом, ехидно улыбался Арнольд Григорьевич. — И как ловко, заметьте, замел следы! Как вы думаете, его найдут?

— Неужели им будет заниматься Интерпол? — фыркнула Ирина. — Он же ничего не украл!

— Кто знает? — философски заметил Генкин. — Пока этого просто могли не обнаружить. Как вы полагаете, Петр Алексеевич?

— Могли, — согласился Петр. — С таким же успехом он мог стать жертвой несчастного случая.

— Вместе с собакой? — иронично прищурилась Ирина.

— А у него была собака?

— Да, бультерьер. Знаете, похожее на свинью создание с жуткими клыками и пастью крокодила, — засмеялся Арнольд. — Кстати, о птичках! Как поживает чижик? Поет? Не скучает?

— Поет, — подтвердил Меркулов. — Депрессии, вроде, у него не отмечается: скачет по жердочкам и весело клюет зернышки. Кстати, как же его все-таки зовут?

— Танька! — засмеялась Ирина.

— Да нет, я серьезно, — не принял шутки Петр. — Ни за что не поверю, чтобы Ояр назвал его Танькой, это уже ты придумала. Сама же говорила.

— Ояр Янович любил оригинальничать, — покончив с антрекотом, неодобрительно заметил Арнольд Григорьевич. — Дай бог памяти, как он его обозвал, когда принес? Кажется, что-то вроде Таньмянь? Ты не вспомнишь? — обернулся он к Ирине.

Она слегка наморщила лоб, вспоминая чудное слово, каким Юри окрестил птичку. В тот день Ояр был задумчив, не расположен к шуткам и говорил вполне серьезно.

— По-моему, не так, — сказала она, — а что-то типа Чань-тань. Кажется, так, но не могу точно ручаться.

— Вот-вот, — подхватил Генкин, — и мы перекрестили его в Таньку, вернее, ты перекрестила.

— Чань-тань? — переспросил Петр. И тут же вспомнил кусочек обоев, оторванный им у телефонного аппарата, укрепленного на стене коридора разоренной квартиры Ояра. Каракули на этом клочке напоминали скоропись китайского иероглифа «Чжен». Неужели?

— Может быть, Чжен-тань? — неуверенно предположил он.

— Точно! — всплеснула руками Ирина. — Именно так, но птичий язык такой трудный, и я не запомнила. Точно ты сказал, Чжен-тань.

— Женщины вообще плохо запоминают сложные вещи, и даже вчерашний день, — желчно заметил Арнольд Григорьевич.