Казнь

– Госпожа Хмель, речь идет о вашем муже, Анджее Кромаре.

– О моем бывшем муже, – поправила она механически.

Потом у нее подкосились ноги, и она села на диван.

– Он жив?

– Но, госпожа Хмель, зачем сразу такие страшные предположения…

– Он жив?

– Да, конечно… Видите ли. Вообще-то, я из Комитета Общественной Безопасности.

Ирена глубоко вздохнула. Сердце колотилось как бешеное, даже черепаха, кажется, повернула закованную в латы голову и повела бусинками бессмысленных глаз…

– Он что-то натворил?

– Нет, напротив, возможно, его представят к награде…

Опираясь о мягкий бок дивана, Ирена подобралась к столу и положила ладонь на горячий черепаший панцирь. Обычно такое прикосновение успокаивало ее.

– Тогда при чем тут я?

– Необходимо встретиться.

Ирена поморщилась. Ни с того ни с сего пришла мысль, что это, наверное, уловка новобрачных Игора и Янки, которые во что бы то ни стало решили вытащить ее сегодня на вечеринку…

Она вообразила, как едет на встречу с сотрудником Комитета – а попадает в развеселую подвыпившую компанию безусловно милых людей…

– Сегодня?

– Завтра утром, – невидимый Петер будто не расслышал сарказма в ее голосе. – Если пожелаете, за вами пришлют машину…

– У меня много работы, – сообщила она осторожно.

* * *

…Ей было восемнадцать лет, и она без памяти любила однокурсника, Ивонику, первого парня на всем факультете. Их любовь некоторое время ограничивалась объятиями в темноте кинозала; очень долго они ходили друг вокруг друга, как намагниченные, боясь и разойтись, и сблизиться – когда вдруг однажды вечером, провожая Ирену домой, Ивоника поцеловал ее на автобусной остановке.

Завертелось.

Остановка была пуста; они долго целовались, забравшись под стеклянный навес, а потом, обменявшись долгим взглядом и поклявшись друг другу в любви до гроба, перешли на другую сторону дороги и поехали в противоположном направлении – к Ивонике в гости.

Редкие пассажиры поглядывали на них с пониманием. Пропустив нужную остановку, влюбленные возвращались пешком, держась за руки. На перекрестке играл за подаяние бродячий оркестрик – огромная туба, две трубы поменьше и барабан с тарелками. Здесь же Ивоника купил из рук доброжелательной бабули маленький белый букетик…

Окна Ивоникиного дома были пустыми и темными – родители пребывали в отъезде. Ирена так разволновалась, что перед самым порогом поскользнулась и шлепнулась, выронив сумку, рассыпав по снегу конспекты, карандаши и косметику.

Они собирали Иренин скарб в четыре трясущиеся руки. Потом вошли в дом, поставили чайник и тут же про него забыли. Ивоника вытащил бокалы и вино; они по-быстрому опустошили бутылку и почувствовали себя почти героями.

В спальне Ивоника сперва потушил ночник, потом зажег, потом снова потушил. Ему очень хотелось выглядеть опытным мужчиной, – а Ирена вспомнила, что у нее на маечке имеется неподшитая зацепка, и уже ни о чем не думала, кроме как вовремя прикрыть ее ладонью…

Ивоника жарко дышал. Ивоника робел, улыбался, вздрагивал – и, наконец, залез к ней под одеяло; она, одурманенная вином, закрыла глаза и отдала себя в руки судьбы – когда под самыми окнами грянул неистовый духовой оркестр.

…Ирена вздрогнула – воспоминание было слишком явственным. Сняла руку с теплого панциря. Обменялась взглядом с черепахой, послушала шум ветра за окном, устало опустилась в кресло.

Подлец… В тот день ОН встретил парочку влюбленных и положил на девушку свой безошибочный глаз. Проследил. А потом выгреб из карманов всю мелочь и сделал небритым оркестрантам персональный заказ…

…Они стояли под окном – бодрые бродяжки с медными трубами, те самые, с перекрестка… И гремели свадебный марш, так, что в соседних домах зажигались окна… Бамс! – пронзительно лязгали тарелки. Бамс!.. И она заплакала и лихорадочно принялась одеваться, а Ивоника некоторое время простоял столбом, а потом распахнул окно, обрывая поролоновые полосы утеплителя, и запустил в музыкантов круглой табуреткой…

Циничная туба имитировала непристойный звук.

Ивоника сидел на полу и судорожно вспоминал грязные ругательства – все, какие знал, все, которые когда-то слышал и забыл, и еще такие, которых не знал и не слышал – они придумались на лету и оттого звучали еще более жалко…

Дура. Какая она была… Неужели это неизбежно, и в восемнадцать лет все девочки – идиотки?!

А тогда она, конечно, моментально протрезвела. И бежала, под звуки свадебного марша бежала куда глаза глядят, и едва не угодила под машину…

А на следующее утро ее, зареванную, несколько раз звали к телефону, но она не подходила, не желая разговаривать с Ивоникой… А когда позвали в четвертый раз и она сделала над собой усилие и спустилась к окошку вахтерши, – никакого Ивоники в трубке не оказалось. Незнакомый голос вкрадчиво осведомился:

– Это Ирена?

Она не готова была к такому повороту событий и потому промолчала.

– Алло, Ирена?

– Вы кто? – спросила она угрюмо.

– Я Анджей.

…Впоследствии она узнала, что он добивается любой поставленной цели. Совершенно любой.

– Какой-такой Анджей? – ей наплевать было, что ее слушают.

– Тот, кто заказывает музыку.

Она промолчала.