Казнь без злого умысла

Катя молча кивнула и зашагала на второй этаж. Здание давно нуждалось в ремонте, стены зияли прорехами отвалившейся штукатурки, ступени лестницы стерты так, что Насте приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не оступиться. Навстречу им по коридору шла медсестра, с которой Настя уже разговаривала. Вероятно, она решила, что не полностью отработала содержимое конверта, потому что сразу остановилась и с готовностью спросила:

– Вам еще чем-то помочь?

– Я хотела узнать, не вел ли Голиков какие-нибудь записи? Может быть, в этих записях есть что-то касающееся того человека, который меня интересует. Вы сказали, он считал, что ведет научную работу, пишет диссертацию…

Девушка отрицательно покачала головой:

– Я ничего такого не видела. При мне ни разу не было, чтобы он что-то записывал. Он просто сидел на койке и смотрел в стену или в окно. Или в коробочку играл. У него была коробочка, небольшая такая, и в ней какие-то мелочи. Вот он их рассматривал, вынимал, ощупывал, раскладывал на койке, потом снова собирал и коробочку прятал. Больше я ничего у Голикова не видела.

Значит, коробочка действительно была… Но как-то это мало похоже на тайну, ради сохранения которой могли убить шеф-редактора телепрограммы Милюкову. Хотя если в ней было что-то ценное…

– Не припомните, какие именно мелочи были в коробочке? – с надеждой спросила Настя у медсестры.

– Да что-то совсем ерундовое. Пластмассовая заколка с каким-то цветком, фотография маленькая, еще что-то такое же… Наверное, на дороге подбирал, когда гулять выходил, складывал и играл в это.

– То есть не драгоценности, не ювелирные украшения?

– Да вы что! – Глаза медсестры округлились. – Мы бы сразу заметили. Если у человека есть драгоценности, они обычно хранятся у администрации. Нет, конечно, бывает, что больные не хотят сдавать ценные вещи на хранение, у нас и шкафчики специальные есть, где можно держать свое имущество. Но в любом случае мы всегда знаем, что у кого имеется. Вы же понимаете, за этим следить надо, а вдруг нож или еще что-то опасное?

Опять мимо. Ну ладно. Навещавший Голикова профессор Тарасевич – это уже немало. Можно возвращаться. Если Витя Егоров заинтересуется информацией о коробочке, он может сам приехать сюда и попытаться поспрашивать тех, кто жил с Голиковым в одной комнате. Именно попытаться, ибо полагаться на информацию, полученную у психически нездорового человека, вряд ли разумно. Если, конечно, эту информацию еще удастся получить, что само по себе под большим вопросом.

В самом деле, что могло связывать доктора наук, профессора Тарасевича с психически больным насильником и убийцей? Тарасевич, как рассказывал зверовод Леонид Иванович, был близок с ветеринарным врачом, которого в прошлом году нашли убитым. Это можно понять. Люди вместе работают, у них общие интересы, и практические, и научные. Но Тарасевич и Голиков… Не вяжется.

Всех троих нет в живых. Двое из них умерли по естественным причинам, один – насильственной смертью. Двое работали на звероферме, третий нигде не работал, сначала мотал срок, потом лечился в психиатрической больнице, потом жил в психоневрологическом интернате. Двое имели высшее образование, третий – только десять классов общеобразовательной школы. Двое – коренные жители Вербицка, третий – профессор Тарасевич – уроженец другой местности, если Леонид Иванович ничего не напутал. Сколько ни перебирала Настя Каменская известные ей факты и обстоятельства, ни один не объединял этих троих мужчин разного возраста.

Значит, она просто не там ищет. Или не то. И вообще, неизвестно, что она ищет и зачем. Она просто выполняет просьбу Виктора Егорова.

* * *

Егоров выслушал по телефону ее информацию без особого воодушевления, но сказал, что насчет профессора поспрашивает, есть у него человечек на Вербицкой звероферме.

– Там какая-то завязка с Перовской фермой может быть, – напомнила Настя. – Может быть, Голиков был с ней как-то связан?

– Разберемся, – равнодушно бросил майор.

Насте стало неприятно и почему-то обидно. Обидно не потому, что результаты проделанной работы не вызывают интереса, это-то как раз дело самое обычное. А потому, что есть совершенно непонятная ситуация, разобраться в которой – слаще самой сладкой конфетки. Кстати, о конфетках… Она же хотела еще утром, когда забирала машину, спросить у Егорова, как прошла встреча Загребельного со следователем. Хотя в тот момент он мог этого еще не знать. И если у следователя возникнут какие-то сомнения в правоте старшего опера, пусть спросит у якобы потерпевшего про старый фантик от конфетки «Березовая роща». И посмотрит, как он поплывет, пытаясь объяснить, что это за фантик, откуда взялся и почему хранится в закрытом на молнию отделении старого портмоне. И, кстати, знает ли он вообще, что фантик хранится именно там.