Натянув толстые кожаные перчатки, Гиддеон вытащил люльку из объятий матери. Белые руки опустились, и, словно потеряв цель своего существования, женщина ушла на дно. Гиддеон проводил её взглядом и сосредоточился на младенце. Люлька была сделана из цельного куска дерева, дорогая и редкая вещь, потому не промокла. «Глядишь, ребёнок не заболеет, хотя неизвестно, сколько тут пролежал. Должно быть голоден и пить хочет».
Малыш открыл глазки и улыбнулся Гиддеону. Тот, к своему удивлению, отметил, что ребёнок на него удивительно похож, будто близкий родственник. Опомнившись, Гиддеон открыл фляжку и начал поить младенца, который жадно захлюпал, а затем скривился и заплакал. «Всё, надо идти! Нельзя оставлять отряд надолго, да и ребенку нужно что-то серьезнее воды из фляги». Гиддеон резво выбрался на причал, а потом и дальше наверх, направляясь к лекарской карете. Для себя он решил, что поедет в ней с ребёнком. Чувствовал, что должен ухаживать за ним и что никто другой не сможет. Не знал, почему так считает, но душа ликовала — его поход был не напрасным.
Лучше бы проскочить мимо отряда Девора, но Гиддеон знал, что не получится, и готовился встретиться с гневом капитана. Издалека он уже слышал гневные возгласы и ускорил шаг.
Его взгляду предстал Девор, который, обнажив меч, бросался то к одному магикорцу, то к другому. Остальные из его отряда тоже стояли с оружием наготове, но пока ничего не делали. Мальчик, прибывший с отрядом, спрятался за кем-то из воинов.
Совершенно спокойно Гиддеон прошёл мимо Девора и уже почти коснулся металлической дверцы кареты, как руку перехватили.
— Ты! — прохрипел капитан. — Не много ли о себе возомнил?!
Тут он заметил младенца в люльке и отскочил назад, словно от чумного. В глазах Девора сверкнули гнев и ужас.
— Ты где это взял?! Убить всех вздумал?!
Гиддеон, не обращая внимания на крик, дернул за ручку, но тщетно. Через секунду он понял, в чём дело. Дверцу приварили. «Видимо, сам Девор постарался со своими алхимиками». Гиддеон повернулся к нему.
— Ты хочешь драться со мной?
Хотя Гиддеон знал, что превосходит Девора в мастерстве, магикорцы были в меньшинстве, а он сам стоял с люлькой в руках и уловил во взглядах подчинённых, что никто не перехватит драгоценную ношу.
Девор хрипло дышал.
— Я не враг тебе лично, Гиддеон. У меня есть приказ на этот счёт, — капитан указал на младенца, — и, надеюсь, тебе не надо объяснять, что к чему. Оставь ребёнка, а сам езжай в железном гробу.
— Ребёнок поедет со мной. А вы делайте свою работу.
— Ты мешаешь моей работе! Раз не хочешь по-хорошему, будет по-плохому!
Девор махнул рукой, и его воины сделали шаг вперед. Магикорцы напряглись.
— Тогда убей меня вместе с ребёнком!
Казалось, что от голоса Гиддеона всколыхнулась трава и дрогнули деревянные дома. Сам он был недвижим перед ратью, которую не мог победить. Теперь Девор выглядел озадаченным.
— Зачем тебе это? Ты стал милосердным? Все знают, как ты по головам шёл ради своего поста!
Тень накрыла сердце Гиддеона. Страшное напоминание… но всё осталось в прошлом. Важно, что он изменился, и всеми силами искупает вину.
Внезапно перчатки Гиддеона накалились, и боль обожгла кисти. «Поганая алхимия!» Он выронил люльку и тут же получил удар в грудь. Девор бросился на противника, нанося руками тяжелые удары, не давая Гиддеону опомниться. Никто не спешил на помощь магикорцу. И всё же Гиддеон успел понять, что сейчас произойдет. Волной магической энергии он отбросил нападавшего на него капитана далеко в сторону, но слишком поздно. Огненная вспышка обожгла взор, а крик невыносимой боли на вспорол воздух.
Мир стал похож на тягучий кисель. Гиддеон сидел на коленях и с трудом осознавал, что крик был не младенческий, а ребёнка постарше. Что на люльке, накрыв её своим телом, лежал Ратибор, а над ним стоял алхимик с трясущимися руками и гримасой ужаса.
— Ратибор! Ратибор!
Капитан бросился к сыну, но запнулся, словно бы на ровном месте, и упал на полпути.
— Навредишь! — Гиддеон обошел Девора и склонился над мальчиком.
Кожа на спине Ратибора почернела, тлеющая одежда прилипла к ней. Мерзкий запах жженой ткани и плоти ударил в нос, но Гиддеон, задержав дыхание, колдовством смял приваренную алхимиками дверь повозки и магическим жестом притянул пузырь с зеленоватой жижей. Ещё жест — и с кожи пропали остатки горючей смеси, а лечебная жидкость разлилась по обожженной спине. Мальчик перестал стонать и обмяк. Последним пассом Гиддеон убрал горелые остатки одежды и аккуратно заглянул под тело мальчика.
Младенец не пострадал, но недовольно елозил под своим защитником, морща нос и готовясь захныкать
— Что ты сделал? — дрожащим голосом спросил Девор.
Гиддеон не стал к нему оборачиваться. Он чертил на песке колдовские руны, и те, сложившись в послание, исчезли. Только тогда он ответил:
— Это самое сильное обезболивающее, какое у меня есть. Времени у нас мало.
Девор чувствовал яростную дрожь, уничтожающим взглядом испепеляя неудачливого алхимика, который, казалось, желал умереть на месте.