Казнь на Вестминстерском мосту

Шарлотта страшно разозлилась, и ей потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы сдержаться. Она снова сказала себе, что на долю этой женщины выпало тяжелейшее горе. И только вызвав в памяти образ Джемаймы, вспомнив, как прижимала к себе ее хрупкое тельце и вдыхала аромат ее шелковистых волос, Шарлотта смогла подавить закипающую ярость. А потом ее сердце наполнилось жалостью, да такой сильной, что у нее перехватило дыхание.

— Возможно, миссис Айвори, вы не единственная, кого он предал, и если вы не убивали его, тогда мы продолжим расследование и попробуем найти того, кто убил. И я найду его, потому что я этого хочу. Спасибо, что уделили мне время. Всего хорошего. Всего хорошего, мисс Дауэлл.

Шарлотта быстро пересекла холл и вышла на улицу, освещенную лучами весеннего солнца. Измученная и полная дурных предчувствий, она пыталась разобраться в себе и понять, верит ли она в то, что Флоренс Айвори убила Этериджа. Ведь действительно у нее были причины для этого, да и духу у нее хватило бы!

Глава 8

Уоллес Локли, Д. П., стоял под высоченной башней Биг-Бена. Заседание закончилось поздно, и он очень устал. Дебаты оказались бессмысленными и в конечном итоге ни к чему не привели. Вечер был замечательный, и он мог бы провести его в десятке других мест, а не в палате общин, выслушивая аргументы, которые слышал уже сотни раз. Например, в театре «Савой», где давали оперу Гилберта и Салливана [23]и где он мог бы повидаться со своими знакомыми, очаровательными дамами, которые, как ему было известно, собирались пойти на спектакль.

Дувший с берега бриз уносил с собой смог и туман, и Уоллес даже мог разглядеть яркие звезды в ночном небе. Он же хотел поговорить с Шериданом — черт! Тот же только что был тут. Не мог же он уйти далеко, ведь он хотел прогуляться в такой замечательный вечер. Живет-то он поблизости, в районе Ватерлоо-роуд…

Локли поспешил к мосту, прошел мимо статуи Боудикки. На фоне ярко освещенной набережной были четко видны темные силуэты ее лошадей и колесницы. В воде отражались круглые луны фонарей. Локли очень любил Лондон, особенно этот район — его сердце, средоточие власти, система которой зародилась еще при Симоне де Монфоре, когда тот в XIII веке созвал первый парламент, и которая опиралась на Великую хартию вольностей и даже на Хартию вольностей Генриха II. А сейчас здесь центр необъятной по своим размерам империи. Господи, ведь их предки не представляли, насколько велик мир вокруг них, и тем более они и помыслить не могли, что когда-нибудь четверть этого мира будет принадлежать Британии!

Ах, а вон и Шеридан, стоит, привалившись к последнему фонарю, как будто поджидает его.

— Шеридан! — закричал Локли, помахав изящной тростью. — Шеридан! Хотел пригласить вас пообедать со мной на следующей неделе в моем клубе. Собирался обсудить с вами… Да что с вами такое, дружище? Вам плохо? У вас вид…

В следующее мгновение у него непроизвольно вырвалось витиеватое ругательство. Он принялся чертыхаться, не отдавая себе отчета в том, что богохульствует.

Катберт Шеридан опирался спиной на столб, его голова склонилась набок, шляпа съехала на затылок, прядь светлых волос упала на лоб. В искусственном свете фонарей его лицо выглядело бесцветным. Белое кашне было так крепко затянуто вокруг его шеи, что у него даже приподнялся подбородок, и темная кровь уже успела пропитать шелк и текла по груди под рубашкой. Его лицо представляло собой страшную маску с вытаращенными остекленевшими глазами и приоткрытым ртом.

Локли показалось, что небо и река закружились вокруг него, его желудок скрутил спазм. Он зашатался, попятился, уперся спиной в парапет. Опять это произошло, а он один на мосту! Локли охватил такой ужас, что он даже не смог закричать.

Сделав над собой усилие, он, спотыкаясь и оскальзываясь на мокрой брусчатке, побрел к Вестминстерскому дворцу.

— Что с вами, сэр? — услышал он чей-то голос.

Локли поднял голову и увидел сверкающие в свете фонаря серебряные пуговицы на форменном кителе. Сообразив, что перед ним констебль, он вцепился ему в руку.

— Господь всемогущий! Опять это произошло! Там… Катберт Шеридан.

— Что случилось, сэр? — В голосе полицейского явственно слышались скептические нотки.

— Еще одно убийство. Катберт Шеридан — ему перерезали горло, бедняге! Ради бога, сделайте что-нибудь!

В любое другое время полицейский констебль Блэкетт принял бы этого трясущегося, бессвязно лопочущего человека за пьяницу, впавшего в белую горячку, однако сейчас ситуация показалась ему до ужаса знакомой.

— Идите со мной, сэр, и покажите. — Он не собирался выпускать мужчину из поля своего зрения. Даже подумал, что, возможно, ему удалось схватить Вестминстерского головореза, хотя он в этом и сомневался. Уж больно сильно поведение мужчины напоминало самый настоящий шок. Как бы то ни было, он бесспорный свидетель.

Локли с неохотой пошел назад. От ужаса его тошнило. Увиденное прочно засело в его сознании, как будто его там выжгли. Все воспринималось как кошмар наяву.